Крутицкая сердито загасила сигаретку и поморщилась.
– Надо знать Сережу... У него все и всегда было четко распределено: когда, кому и что сказать, сделать, сообщить... К тому же со мной он переговорить так и не успел – его, как вы знаете, убили.
Платочек вновь взлетел к глазам Альбины Викторовны, затем на свет была извлечена новая сигарета.
– Зато сами вы, насколько я знаю, что-то успели сказать Кожевникову буквально за несколько секунд до его гибели, – холодно произнес Турецкий. – Не поделитесь – что именно? Конечно, если это не секрет... Свидетели-то считают, что как раз секрет, поскольку вы шептали это чуть ли не на ухо своему бывшему мужу, кажется, он даже едва не расплескал свой напиток, поскольку вы задели его бокал... А спустя пару мгновений Сергей Павлович Кожевников бокал свой осушил, и что произошло следом, вы знаете...
По мере того как Александр Борисович говорил, Крутицкая постепенно менялась в лице, косметика на котором стала заметнее, поскольку актриса явно побледнела под слоем пудры.
– Что?.. Что вы хотите этим сказать?! – Она почти взвизгнула, моментально утратив бархатную переливчатость голоса. – Да как... как вы смеете делать мне подобные намеки?! Я... Я буду жаловаться на вас!
– И за что, простите? – Турецкий невинно улыбнулся. – Это же не я говорю – свидетели!.. Кстати, Альбина Викторовна, говорят они не только это. А, например, то, что вы еще семь лет назад пытались в момент развода убить своего мужа, кинувшись на него с ножом, а впоследствии неоднократно грозились довести это дело до конца...
– Боже, какая ложь... – Она вновь обмякла на стуле, прошептав эту фразу едва слышно. И тут же, выпрямившись, воскликнула, яростно сверкнув глазами: – Это все Нинка, погань завистливая!.. Она лжет, лжет! Не может забыть, как Валерка бросил ее ради меня!.. О господи!.. Нет, я не желаю больше разговаривать с вами, не желаю, пока не найму адвоката!..
– Ваше право, – усмехнулся Александр Борисович. – Хотя мой вопрос относительно того, что именно вы шепнули на ушко Кожевникову, на сегодняшний день и так был последний.
– Не стану отвечать, не стану, это мое... наше с ним личное дело! – актриса была на грани той самой истерики, которую с таким отвращением и ожидал от нее Саша. И тут же, противореча самой себе, выкрикнула: – Я всего лишь сказала ему: «Привет, дорогой, какой сюрп...»
Альбина Викторовна задохнулась на полуслове, поняв, что проговорилась, и в изнеможении прикрыла глаза: из-под густо накрашенных ресниц показалась слезинка, на сей раз подлинная.
– Иными словами, – произнес Турецкий, не испытывающий к актрисе ни малейшей жалости, – насчет предварительной договоренности о встрече с убитым на банкете вы солгали: встреча эта, по крайней мере для него, была, как вы сами только что констатировали, сюрпризом!
– Боже мой... – Крутицкая подняла на Турецкого слезный и на сей раз умоляющий взгляд. – Я... Я не солгала, всего лишь чуть-чуть преувеличила... Мне просто так хотелось его увидеть!.. А накануне он мне сам сказал, что будет на этой проклятой выставке... То есть не совсем сказал, просто я знала, что хозяйка галереи – подруга этой его... второй!
Она, теперь уже по-настоящему, прижала платочек к глазам.
– Поймите... – В голосе женщины появились трагические нотки. – Подумайте сами... Ну где бы я взяла цианид, чтобы отравить Сережу, где?..
– Откуда вы знаете, что это был цианид? – резко поинтересовался Турецкий, прекрасно осведомленный о том, что название яда не фигурировало в допросах остальных свидетелей ни разу. Тем более что соединение, которым отравили Кожевникова, использовалось в достаточно узкой сфере, но отнюдь не в фармакологии. Эту самую сферу в данный момент шерстили по полной программе – пока безрезультатно... Наконец, цианидом использованный яд называли условно, поскольку подлинное его название было практически непроизносимым для людей, не имеющих специального образования в области химии.
Однако на этот раз его вопрос не вызвал у Крутицкой дополнительного шока, она лишь вяло махнула рукой:
– Я же была там, видела, как Сережа умер. Тут и знать нечего, детективы сейчас читают все, я тоже... Например, у Агаты Кристи постоянно кто-нибудь кого-нибудь травит цианидом и описываются такие же симптомы... Господи, да вы что – всерьез думаете, что это я... я могла такое сделать?!
Валерий очень точно ухватил момент, когда потребовалось его вмешательство. До сих пор он сидел молча, уткнувшись в протокол, который вел на этот раз сам.
– Александр Борисович, вы позволите? – поинтересовался Померанцев и, не дожидаясь ответа, протянул актрисе заранее приготовленный стакан с водой: – Выпейте, пожалуйста, Альбина Викторовна... И не нужно думать, что мы вас в чем-то конкретном обвиняем. А подозреваем мы решительно всех, кто присутствовал на банкете... Ведь кто-то же бросил в стакан Кожевникова яд?.. Кто-то из тех, кто, как и вы, был рядом... Я прав?
– Конечно-конечно... Спасибо! – Она с благодарностью посмотрела на Валерия и, сделав несколько глотков, вернула ему стакан.
– И возможно, как раз вы-то и заметили, кто именно это сделал, – продолжил тот, – просто тогда не обратили особого внимания, а после стало не до этого, верно?.. Так как, заметили что-нибудь?
Альбина некоторое время смотрела на Померанцева широко распахнутыми глазами, с детски-невинным видом, после чего беспомощно пожала плечами:
– Я не знаю... Там такая толкучка была, все авторов поздравляли... Мне надо подумать, может быть, я и вспомню... Я сейчас просто не могу, не в состоянии... Ну не этот же старик... как его?..
– Лабанин, коллекционер? – подал реплику Турецкий.
– Он, кажется, ближе всех стоял, если художников не считать... Нет, не помню!..
– Что ж, на сегодня достаточно, – поспешно произнес Турецкий, поняв, что еще минута – и Крутицкая вновь начнет рыдать. – Прочтите протокол и, если все верно, распишитесь на каждой странице.
– Вы уж не расстраивайтесь, – вкрадчиво добавил Валерий, – но это касается не только вас, но и всех, кто был на банкете: я имею в виду подписку о невыезде...
– Но я не собираюсь никуда уезжать, у меня спектакли!.. Господи, зачем?.. Словно я и впрямь преступница...
– Считайте это на данном этапе формальностью, мы ведь тоже люди подчиненные, обязаны соблюдать правила. – Валерий торопливо пододвинул Крутицкой листки протокола, вынуждая ее переключиться на чтение.
После того как Альбина Викторовна, с трудом справившись с протоколом и подпиской, поднялась с места, Померанцев собственноручно принес ей не только изумрудно-зеленую овчину, но и шарф с беретом.
– А... здесь нет зеркала... – пробормотала она чуть ли не с отчаянием.
– Действительно нет! – развел Валерий руками. – Пойдемте, я вас к нему провожу!..
В кабинет своего шефа он вернулся только через полчаса и, издав звук, похожий на пыхтение старинного паровоза, картинно брякнулся на стул перед Турецким:
– Ну я вам доложу, Сан Борисыч!.. – Валерий фыркнул. – У меня такое чувство, словно я не даму выпроваживал, а вагон с кирпичами разгрузил! Несмотря на все расстройства, штукатурила физиономия не менее часа и столько же обряжалась... Тьфу!.. Как думаете, дамочка действительно наш клиент?.. Лично я сказал бы – фифти-фифти.
– Я бы и больше поставил, – с ноткой удовлетворения произнес Турецкий, успевший за время отсутствия Померанцева выпить кофе и восстановить равновесие. – В последний раз, на этом стуле сидючи, знаешь кто брехал столь же обильно и артистично?
– И кто?
– Пять лет назад, некий Вася-Кат...
– Киллерюга?! – Померанцев присвистнул.
– Во-во... Ладно, давай к делу. Галя здесь?
– Давно, у Клавдии, в приемной Константина Дмитриевича прячется... Позвать?
– Я сам, – отмахнулся Саша и нажал на селекторе клавишу, соединявшую его с приемной Меркулова.
Дождавшись, когда Романова явится в кабинет и, приветливо поздоровавшись, устроится рядом с
