умудряешься раскрывать свои дела! Да, кстати: могу держать пари, что эта Альбина Викторовна отнюдь не ваш клиент!
От неожиданности Турецкий, ожидавший услышать что угодно, кроме того, что услышал, не сразу нашелся. Некоторое время он просто молча, недоуменно смотрел на жену, которая, казалось, и вовсе не замечала его реакции, словно разговаривала сама с собой:
– Конечно, если бы запись послушать... Скажи-ка, как она была одета? Небось, во что-нибудь яркое, например в ярко-красное?..
– Одета? – Саша не выдержал и фыркнул. – Ну яркое... Ярче, пожалуй, только попугай какаду одевается... Красное там тоже что-то было, но в основном кислотно-зеленое... Господи, да при чем тут это и, главное, почему ты считаешь меня плохим психологом?
– Я факт констатирую... Шура, я сразу подумала, когда ты назвал ее актрисой, что дамочка эта наверняка обладательница истероидного радикала в качестве ведущего... Он в этом качестве наличествует почти у всех людей творческой профессии, а у артистов вообще обязателен!
– А перевести это на человеческий язык – слабо? – прищурился Турецкий.
– Запросто! – в тон ему ответила Ирина. – В реальной жизни поведение таких людей отличается манерностью, театральностью, чаще всего оно ролевое: например, наша дамочка на данном этапе избрала роль женщины, которую невозможно забыть ни одному мужику на свете, в частности, и бывший муж не стал исключением. Так что это не совсем вранье, скорее, очередная созданная ею иллюзия, в которую она и сама уже почти что поверила. Добавь к этому, что радикальные истероиды помешаны на особой ценности своей личности. Проще говоря, переоценивают себя, ничуть не сомневаясь, что и окружающие к ним относятся так же. А как только обнаруживается, что это не так, запросто порвут с неугодным человеком отношения и кидаются на поиски новой дружбы... Или того, что считают дружбой!
– Та-а-ак... В общем, понятно! – усмехнулся Турецкий. – Однако при чем тут моя бездарность как психолога, я так и не понял.
– Разве я назвала тебя бездарным? – Ирина покраснела.
– Ну плохим, что, на мой взгляд, одно и то же...
– Я погорячилась... – поспешно признала она. – Просто у тебя нет той информации, которая есть у меня: на людей типа этой актрисы, если тебе нужен с ними контакт, ни в коем случае давить нельзя. Наоборот, нужно вести себя так, чтобы они продолжали себя чувствовать значимой фигурой. Комплименты там и все такое прочее...
– Ирочка, а с чего ты взяла, что я стремился установить с дамочкой контакт? – насмешливо поинтересовался Саша. – А вдруг я ее как раз и намеревался вывести из себя?
– Не слишком-то гуманная метода! – нахмурилась Ирина. – Тебе ж нужна была от нее правда, верно? А не глубокое убеждение в том, что она лжет, лишенное существенных подтверждений с ее стороны!
– Подтверждения мы и сами найдем.
– Не сомневаюсь. А вот доказать, что Кожевникова отравила она, не сможете никогда, потому что она его не убивала!
– Да ну? – В этот момент все недавние благие намерения по отношению к жене действительно готовы были выскочить из его головы. – Это почему же?
– Не кипятись, Шура... – неожиданно устало произнесла Ирина. – Просто такие люди, как Альбина Викторовна Крутицкая, даже если они еще и кроме всего прочего агрессивны, пусть даже и злопамятны... Словом, убить они могут исключительно в момент взрыва ярости. А подготовить убийство заранее, да еще продумав его столь тщательно, как в данном случае, – никогда! Понимаешь? Ни-ког-да. На вашем языке «их» убийства называются «убийства в состоянии аффекта». Насколько я поняла из протокола, на банкете она была в отличном расположении духа. Так что...
– С чего ты взяла, что в отличном?
– Ну что ты, такая возможность подразнить его настоящую жену! Да ни одна самовлюбленная истеричка ничего подобного не упустит, целый спектакль разыграет! Она и начала его разыгрывать, когда шепнула Кожевникову на ухо какую-то чушь... На самом деле играла на публику. Впрочем, наверняка, как всегда. И наверняка при этом ухитрялась наблюдать за реакцией его жены, полагая, что унизила ту по полной программе.
– Черт-те что! – сердито сказал Турецкий. – Ух, бабы...
Он уже почти что поверил Ирине, но тут же спохватился:
– Все это весьма красиво и где-то даже правдоподобно звучит, но факты – вещь упрямая, моя дорогая! И вести следствие на основе одной только психологии, извини меня, нонсенс... Все, дискуссия закрыта! Мне через час выезжать, а я еще не просмотрел документы!
Ирина Генриховна и не подумала обидеться на мужа, протянув ему с улыбкой протоколы. Однако последнее слово она все-таки оставила за собой:
– А кто же говорит, что вести следствие нужно исключительно на психологической основе? Однако, Шурочка, юристы-психологи для того и нужны, чтобы помочь следователю сориентироваться в обстоятельствах дела и среди его фигурантов... Особенно когда фигурантов много, а улик мало.
Возражать жене Саша на сей раз не стал: в конце концов, чем бы дитя ни тешилось...
Володя Яковлев нажал кнопку звонка во второй раз и снова прислушался. Наконец за дверью, возле которой он стоял, раздались шаркающие по-старушечьи шаги, щелкнул замок и она распахнулась. Женщина, стоявшая на пороге, старухой отнюдь не была – скорее, наоборот, куда моложе, чем он ожидал: худенькая, словно подросток, блондинка с самыми заурядными чертами лица, лишенного косметики, с волосами, небрежно собранными на затылке в конский хвост.
– Здравствуйте, Людмила Васильевна. – Володя улыбнулся и покачал головой. – Напрасно вы вот так открываете двери, даже не спросив, кто пришел...
– Вы же звонили. – На улыбку она не ответила. – А к нам после того как Вася... как с Василием это случилось, никто не ходит... Почти никто...
Людмила отступила в сторону, пропуская Яковлева в довольно большую квадратную прихожую, до понятия «холл», однако, явно не дотягивающую.
– Обувь можете не снимать, у меня грязища, – виновато бросила женщина на ходу, направляясь к одной из трех дверей, выходивших сюда. – Не всегда успеваю вовремя убраться, из-за Машеньки... А тут Паша еще...
Что именно «Паша еще», пояснять она не стала, а Володя счел, что задавать вопросы прямо с порога нелепо, всему свое время.
Комната, в которую его провела хозяйка, впрочем, выглядела вполне, с его точки зрения, опрятно и, судя по всему, выполняла функции гостиной. Мебели – совсем немного, но гарнитур явно дорогой, сработанный, и совсем неплохо, под старину периода стиля рококо... Из дела Елагина, которое Яковлев успел внимательно просмотреть в прокуратуре Саргова, он знал, что Елагин был осужден с конфискацией имущества. В списке фигурировал загородный дом с довольно обширным участком, машина, кое-что по мелочам... Квартира, в которой он сейчас находился, в нем не фигурировала – как принадлежащая матери Людмилы Васильевны.
Василий Григорьевич Елагин даже не был здесь прописан – так и не выписался из материнской двушки, хотя с момента женитьбы жил именно тут, вместе с женой и дочкой. И судя по тому, насколько дорогой оказалась обстановка, обустраивался основательно... Что это – меры предосторожности или просто полное доверие к супруге и теще?
– Присаживайтесь, – вздохнула Людмила, кивнув на одно из двух кресел возле окна, между которыми стоял небольшой столик весьма тонкой работы, инкрустированный розовым перламутром – в тон портьерам. – Я сейчас...
Из гостиной, помимо двери, ведущей в прихожую, еще одна дверь вела в соседнюю комнату. Женщина осторожно, стараясь сделать это как можно тише, приоткрыла ее и выскользнула из комнаты.
«Очевидно, там сейчас спит ребенок...» – догадался Яковлев. И вскоре, вернувшись к нему и так же бесшумно, но тщательно прикрыв за собой дверь, хозяйка подтвердила его догадку.
– Машенька недавно уснула... Ночью я с ней почти не спала, после того как Васю арестовали, она стала очень беспокойная...
Яковлев отметил, что до сих пор Людмила Елагина не задала ни одного вопроса о цели его визита – ни
