станете ее гостями?
Кожевникова кивнула, показав, что поняла вопрос и его цель и, понемногу успокаиваясь, ненадолго задумалась.
– Знаете, вообще-то я не могу ответить точно... Люда – моя близкая подруга, у нас одинаковое образование, мы обе искусствоведы и ценим вкус друг друга... Словом, она всегда в процессе подготовки очередной своей экспозиции со мной советуется, а то, что я и муж придем на открытие, – это как-то само собой подразумевается, тоже всегда.
– А что остальные гости?
– Мне кажется, Людмила рассылает приглашения особо важным для нее, в смысле бизнеса, гостям за несколько дней, точнее тоже не в курсе. Рекламу дает примерно за месяц, раньше нет смысла.
– Получается, что заранее о новой экспозиции знал довольно ограниченный круг людей, – задумчиво произнес Турецкий. – Сама хозяйка галереи, вы с мужем... Кто еще?
– Конечно, сами авторы, – продолжила список Лена. – Наверняка Семен Семенович...
– Лабанин? Старый коллекционер?
– Да. Во-первых, он всегда все ухитряется знать заранее. Во-вторых, он такой человек, которого лучше заинтриговать раньше остальных возможных покупателей, чтобы разжечь. Не знаю, как это объяснить поточнее... Есть и в-третьих: заинтригуешь Лабанина, он, в свою очередь, ни за что не утерпит и заинтригует еще парочку-тройку полезных и нужных людей.
– Иными словами, о том, что готовится новая выставка, на самом деле могло знать больше народу, чем кажется на первый взгляд?
– Да, но ненамного больше, – уверенно покачала головой Лена. – Конечно, если иметь в виду любителей живописи... Я думаю, если вы у него спросите, Семен Семеныч вам сам скажет, с кем поделился новостью. Ну а кому там похвастались сами авторы заранее, можно узнать у них.
– Таким образом, если учесть рекламу, публикуемую за месяц, число знавших о банкете заранее и потому сумевших к нему подготовиться, возрастает в геометрической прогрессии, – усмехнулся Турецкий. – Но нас из всей упомянутой массы интересуют исключительно гости. Остальные бизнесмены могли знать?
– Наверняка мне известно только насчет Вали Сумко: он знал... И относительно Карякина, который, напротив, узнал о выставке только из приглашения... Про остальных ничего сказать не могу... Кстати, рекламу в этот раз Люда не давала, только афишу вывесила у входа в «Приму», по-моему, за неделю.
– Почему?
– Авторы, если вы обратили внимание, совсем молодые: одному двадцать три, второму – на год больше... Люда хотела вначале посмотреть на реакцию, если так можно выразиться, «знатоков». Ну и, если повезет, парочку картин продать... В этом отношении, – Лена печально улыбнулась, – ей неожиданно повезло, несколько картин купили, причем одну из них Семен Семенович...
– А Сергей Павлович тоже намеревался что-то приобрести? – Вопрос Турецкий задал с самым невинным видом, намереваясь вслед за этим задать следующий, более важный, о взаимоотношениях между подругой Елены Николаевны, ее мужем и ею...
Но Кожевникова в очередной раз облегчила ему задачу:
– Сережа в живописи разбирался еле-еле, картины у Люды, если такая возможность имелась, покупала на самом деле я... Сергей вообще не любил там бывать. Ни на открытии выставок, ни просто так...
– Почему?
Лена еле заметно улыбнулась и покачала головой:
– Александр Борисович, вы ведь наверняка уже говорили с Людмилой, а значит, отлично знаете почему... Кажется, едва ли не первое, что она делает, знакомясь с новыми людьми, дает всем подряд понять, какая именно особенность отличает ее от большинства женщин...
– Да, я в курсе, – вынужден был признаться Саша. – А также в курсе, что Сергею Павловичу это не нравилось.
– Если вы полагаете, что он... ревновал, то заблуждаетесь, – сухо заметила Лена. – Ему не нужно было ничего подозревать, он твердо знал, что у меня с Людмилой другие отношения, знал, что мы дружим с детства. Дело всего лишь в том, что Сергей в принципе придерживался на этот счет других взглядов.
– А вы? – прямо спросил Турецкий.
– А что – я? – Она вновь слегка покраснела. – У меня, как вы понимаете, совершенно нормальная ориентация... Если говорить о моем отношении к Людмиле в этой связи... Видите ли, я, в отличие от Сережи, знаю, можно сказать, изнутри, какая была трагедия для самой Людмилы, когда она все это про себя окончательно поняла... Ей тогда было всего пятнадцать... В общем, она влюбилась в одну нашу учительницу и жутко страдала, все происходило на моих глазах. Кому еще она могла тогда довериться?.. Это потом уже, спустя годы, все устоялось, а тогда она едва не наложила на себя руки.
– Судя по всему, вы с тех пор вообще предпочитаете не иметь своего мнения по данному вопросу? – догадался Саша.
– Вы абсолютно правы, – кивнула Елена. – Я стараюсь никого не судить и не осуждать... Тем более ее. К тому же от Людки за эти годы знаете сколько людей отвернулось? В том числе ее отец, когда узнал! У них и сейчас весьма натянутые отношения.
– Вероятно, неприязнь между ближайшей подругой и мужем вас часто огорчала? – безразличным тоном поинтересовался Саша. И вновь недооценил проницательность Кожевниковой.
– Если вы предполагаете, что Сергея могла отравить Людмила из какой-то мифической ревности, это просто-напросто большое и вредное для поиска истины заблуждение! – отрезала она. – Конечно, радости особой их взаимоотношения мне не доставляли. Но и огорчение – сказано слишком сильно! Слава богу, виделись они крайне редко, при этом оба – люди достаточно хорошо воспитанные и выдержанные... Лично я считаю, что вопрос исчерпан.
– Ну что ж, Елена Николаевна, – Турецкий выключил диктофон. – На сегодня, пожалуй, и у меня все... Если что-то понадобится уточнить, ваш основной следователь – Валерий Александрович Померанцев. Возможно, он предпочтет пригласить вас к нам, но в любом случае свяжется с вами предварительно по телефону...
Директор театра, в котором Крутицкая числилась примой, оказался маленьким, кругленьким и, вдобавок ко всему, перепуганным человечком с аккуратной лысиной, начинавшейся ото лба, и кудрявым венчиком остатков волос сзади. Перепуган он был, как решила Галочка Романова, в принципе, по жизни. А ее визит в этом смысле привычное состояние Кирилла Кирилловича Пазова разве что усугубил. Хотя никакой причины для волнений лично у него не просматривалось, возможно, такова была реакция директора на представителей органов вообще.
Нужно отдать ему должное: несмотря на слегка дрожавшие пальцы и взволнованный взгляд синих глаз, обрамленных по-женски длинными ресницами, Альбину Крутицкую он характеризовал самым что ни на есть отличным образом: «Талантливая... умница... красавица... к сожалению, недооцененная...» И характер, как выяснилось, у Альбины Викторовны, с его точки зрения, тоже был замечательным!
Словом, очень быстро поняв, что ничего существенного от господина Пазова она не услышит и не узнает, капитан Романова вполне официальным тоном заявила о своем намерении побеседовать с гримером театра Анастасией Петровной Кудриной. И хотя столь невинное намерение вызвало в директорских глазах новую вспышку паники, возражать он не стал, – скорее всего, не посмел. И вскоре, после кратких переговоров с его секретаршей по селектору, гримерша Настенька уже входила в тесноватый директорский кабинет.
Иначе как Настенькой, называть это юное создание было бы сущей нелепостью: девушке едва ли сровнялось двадцать, а выглядела она и вовсе не старше шестнадцати. Невысокая, пухленькая, с круглой оптимистичной мордашкой: на пухлых губах – едва сдерживаемая улыбка, в серых небольших глазах – веселая искорка, и все это – в обрамлении целой копны густых русых кудряшек... Словом, полная противоположность своему пугливому начальнику. Галя тут же поняла, почему, как ей сказала Нинель Каплер, девушка пришлась в театре ко двору. Относиться к ней с антипатией было просто невозможно. К тому же благодаря столь непритязательной внешности вряд ли хотя бы одна актриса труппы способна увидеть в ней соперницу.
– Не буду вам мешать! – Кирилл Кириллович поспешно поднялся и, пробормотав на ходу Насте, что «вот
