– Нет, не беспокойтесь... Вопросы, можно сказать, чисто технические, в основном как к специалисту. Вы ведь химик с высшим образованием?
– Разумеется! – Она возмущенно пожала плечами: как это нахальные москвичи посмели в данном факте усомниться?!
– Скажите, – без всякого перехода спросил Турецкий, – у вас в лаборатории хранятся какие-нибудь яды?
Инна Георгиевна округлила глаза, молча посмотрела на Турецкого, потом, словно что-то припоминая, на Володю Яковлева, потом снова на Турецкого. Ее следующая фраза свидетельствовала о том, что, в отличие от своего сыночка, тупицей она явно не была.
– Так... Вот, значит, о каком несчастном случае упоминал в прошлый раз ваш товарищ – простите, забыла имя...
Яковлев промолчал, не сочтя нужным представляться этой дамочке вторично. Не дождавшись ни от кого из присутствующих никакой реакции на свое предположение, она пожала плечами и продолжила:
– Разумеется, есть. Иногда они бывают необходимы для лабораторных работ: они у нас гораздо сложнее, чем в обычной школе. Но и разрешение на них, вообще все документы, включая проверку наличия реактивов, способных вызвать отравление, тоже есть! И правила техники безопасности соблюдаются тщательнейшим образом... К тому же речь идет исключительно об учащихся выпускных классов!
– Где вы их храните? – задал Саша следующий вопрос.
– Разумеется, в сейфе. Ключ имеется только у меня, шифр знаю тоже только я, мой сын – не исключение! Вы не можете подозревать его в том, что эта потаскушка с помощью Вали влезла в сейф!
В голосе завуча вновь послышались визгливые нотки, и Александр Борисович поспешно прервал ее:
– Его никто ни в чем не подозревает, успокойтесь! Лучше скажите, имеются ли среди ядов цианистые соединения?
– Да вы что! – Глаза Инны Георгиевны едва не вылезли из орбит. – Когда я говорила о том, что яды имеются, я вовсе не имела в виду смертельную отраву! В сущности, это довольно невинные реактивы, не вреднее серной кислоты или, допустим, медного купороса! И вообще-то... Не только «купрум-о-два», вообще любой реактив для человека вреден, мы все храним под замком! Можете пройти в лабораторию и убедиться сами! У нас с этим крайне строго!
– Ясно-ясно... – Александр Борисович поспешно протянул Инне Георгиевне листки бумаги. На каждом из них красовались тщательно скопированные им из экспертного заключения столбики формул, решительно не ведомых самому следователю химических соединений. Единственное, что ему было известно, – именно с помощью данных реактивов и можно было выделить цианистое соединение, которым отравили Кожевникова, из прежней химической среды.
– Взгляните, пожалуйста, – попросил он завуча, – все ли указанные реактивы есть в вашей лаборатории?
Инна Георгиевна изучала оба листочка довольно долго, прежде чем поднять на Турецкого немного растерянный взгляд:
– Да, но... Никаких ядов среди них вовсе нет... Вот это, – она ткнула пальцем в первый список, – например, обычный катализатор, это...
– Спасибо! – прервал ее Турецкий не совсем вежливо. – Больше у меня вопросов к вам нет.
– Нет?
Она удивленно оглядела мужчин, сидевших за столом и, снова пожав плечами, встала.
– Нет так нет... А к Валентину?
– Инна Георгиевна, – на сей раз заговорил Померанцев, – ваш сын в качестве подозреваемого нас решительно не интересует. На этот счет вы можете успокоиться. Хотя повторять то, что он нам сегодня рассказал, ему наверняка еще придется, и не раз...
Кошечкина нахмурилась и, пробормотав себе под нос что-то вроде «всего хорошего» или «всего доброго», поспешно покинула комнату.
– Помчалась допрашивать сыночка, – поморщился Александр Борисович. – Потом сложит два и два, и завтра к вечеру уже весь город будет знать, что именно произошло и зачем мы сюда заявились...
– М-да... – Померанцев поднялся первым и, прерывисто вздохнув, поглядел на своего шефа: – Что, Сан Борисыч, – едем к Поярковым?
– Едем... – мрачно кивнул тот. – Володя, ты с участковым насчет понятых созвонился?
– Созвонился, – отозвался Яковлев. – Наверное, нас там уже заждались, опорный пункт прямо у них во дворе, в соседнем доме.
Турецкий вздохнул и тоже поднялся, подумав о том, что очень скоро ему предстоит наконец-то лично увидеть девушку, на поиск которой потрачено столько нервов и времени, но предчувствие этой встречи, резко приблизившей финал расследования, отчего-то не радует. В тот момент знаменитому «важняку» и в голову не могло прийти то, что ожидало его в доме Поярковых на самом деле...
...Под окном ее комнаты, выходившем на противоположную от подъезда сторону, почему-то очень часто стукались машины. Когда-то Катю это даже забавляло, особенно в связи с тем, что на другой стороне совсем не узкой улицы находился шиномонтаж и гаражи, на одном из которых имелась вывеска «Автосервис». Словно криворукие водители специально выбирали это место, чтобы стукнуться, помять свои капоты и бамперы и тут же начать ремонт.
Сегодня она подошла к окну автоматически, на звук металла, столкнувшегося с металлом.
Катя равнодушно поглядела на белую «девятку», уткнувшуюся левой фарой в зад серой иномарки, и зевнула. От окна она не отошла только потому, что лень было сделать это сразу. И лишь поэтому увидела три милицейские машины, показавшиеся в конце улицы, затем замедлившие ход и, одна за другой, свернувшие перед их домом во дворы.
Девушка нахмурилась, потом отвернулась от окна, направилась к дверям и, приоткрыв их, выскользнула из своей комнаты. Пройдя по небольшому коридорчику, в который выходили двери еще трех комнат, она остановилась на круглой площадке, венчавшей лестницу, уходившую вниз, в гостиную, и замерла прислушиваясь.
В гостиной шел по-прежнему, как и час назад, весьма оживленный разговор между матерью и Хватаном. Изредка бросал свои реплики и Миша. Все трое обсуждали присмотренную для них адвокатом квартиру. Катю это совершенно не интересовало, в смысл разговора она не вникала, тем не менее осталась стоять наверху, внимательно вслушиваясь в происходящее внизу.
Простояла она так не меньше двадцати минут и уже собралась возвращаться к себе, когда из глубины квартиры донесся до нее перелив дверного звонка... Впервые за эти долгие и вязкие, как патока, недели Катя почувствовала, как екнуло, а потом забилось в два раза быстрее ее сердце. И, крепко вцепившись в перила лестничной площадки, обратилась в слух... Чтобы понять, что это не ошибка, ей понадобилось гораздо меньше времени, чем матери, Хватану и даже Михаилу, которого, судя по всему, кто-то вынудил остаться там, внизу, иначе Мишка давно бы уже был здесь...
На мгновение девушка прикрыла глаза, потом быстро и бесшумно метнулась назад, в свою комнату. Ее губы искривила какая-то странная усмешка.
Дверь Катя запирать не стала – ни к чему, минуты три от силы понадобится, чтобы ее выломать. И стараться не стоит... Бумага и ручка всегда лежали у нее на прикроватной тумбочке на всякий случай. Вот и пригодились... Быстро черкнув на чистом листе несколько слов, она опустилась на пол, засунула руку под подушку, потом еще дальше: между периной и спинкой кровати находилось то, что Катя искала.
И прежде чем совершить задуманное еще тогда, несколько месяцев назад, то, что существовало в ее сознании только как теоретическая возможность, не более того, и исключительно потому, что она привыкла продумывать и просчитывать все, как минимум, в двух вариантах, вдруг сделалось реальностью. Увесистой, как бетонная плита, сырой, как комья земли под выворачивающей их лопатой...
Катя Пояркова подняла глаза на портрет отца, висевший в изголовье ее кровати, и, не поднимаясь с колен, жалко улыбнулась.
«Прости, папочка... – прошептала она. – Пожалуйста, прости...»
Вместо истерики, которую готовился пережить в этом доме Турецкий, у Анны Константиновны случился шок. Или что-то вроде шока, когда суть происходящего до нее наконец дошла.
