такими — суперинформированными. И сам ведущий Марк Венцель, профессор, лауреат Всероссийской премии за выдающийся вклад в популяризацию науки, — поскольку популяризирует, очевидно, постоянно варится во всем этом. И оба академика: Сергей Беспалов (РАН) и Рафаил Арутюнян (РАМН) — наверняка заседают в дюжине комитетов и комиссий, где обсуждаются и достижения, и планы, и финансирование. И замминистра образования Ефим Полянчиков, и член совета по делам науки при президенте РФ — Герман Сысоев. Этим просто по должности положено много знать.
Денис еще раз посмотрел запись и снова ничего из нее полезного не почерпнул. Потом позвал Макса и попросил:
— Проверь, пожалуйста, вот этих товарищей по списку. Не связан ли кто-нибудь из них с саентологами или Соросом? Меня интересуют даже самые незначительные намеки на возможность таких связей.
— О’кей, — буркнул хакер. — Это потенциальные жертвы или злодеи?
— Не знаю пока, — отмахнулся Денис.
Без поллитры тут не разобраться. А пуще того без компетентного и незаинтересованного консультанта. Денис созвонился с помощником Беспалова Борисом Рудольфовичем Керном, и тот любезно согласился его принять. Причем немедленно.
И Борису Рудольфовичу Денис не был склонен доверять абсолютно, ибо не был уверен в его незаинтересованности и компетентности: все-таки Борис Рудольфович присутствовал при разговоре Эренбурга с Беспаловым, и именно от него информация могла просочиться к злодеям. А с другой стороны, чем более он компетентен, тем больше сам подходит на роль злодея. Но выбора особого у Дениса не было. Только слушать, а потом проверять.
— А я, признаться, думал над этой загадкой, — очень тепло, как старого приятеля, поприветствовав Дениса, заявил Борис Рудольфович. — И, признаться, ничего не придумал. А как ваши успехи?
— Вот, — Денис развел руками, — пришел к вам за консультацией. Просветите: кто знает о нашей науке и ученых если не все, то почти все?
— Кто может объяснить, почему были убиты именно те, кто был убит? — сразу же понял, куда он клонит, помощник Беспалова.
— Именно.
— Ну возьмется объяснять всякий. Всякий — и имеющий отношение к науке, и не имеющий. Слышали анекдот: как жаль, что люди, лучше всего разбирающиеся в геополитике, не идут в депутаты, потому что уже работают кондукторами, продавцами и таксистами?..
— А кто все-таки реально сведущ в этом вопросе? — усмехнулся Денис.
— Не знаю. Но предвижу: разговори вы десяток маститых академиков и чиновников от науки, получите столько же непохожих мнений.
Денис недоверчиво хмыкнул:
— Неужели?
— Уверяю вас. Вернее… — Борис Рудольфович задумчиво запустил пальцы в бороду. — Вернее, первое и основное положение будет одно и то же: наша российская наука больна, и смерти ученых — рецидив этой болезни. А уж о причинах, симптомах, прогнозах и панацеях — тут вам каждый расскажет свое, личное, наболевшее.
— В каком смысле больна? Денег нет, утечка мозгов и прочее?
— Да разве же дело только в деньгах и утечках?! Утечка, несомненно, сыграла свою важную роль: за границей оказалось среднее научное звено. Корифеи и авторитеты не уезжали по идейным соображениям, зеленую молодежь не очень-то ждали на Западе, вот и ехали младшие и старшие научные сотрудники. И от этого практически разрушилась связь между генераторами идей и рабочими лошадками…
— Между кем и кем?
— Между профессорами да академиками и аспирантами. Не секрет ведь, что большинство черновой работы приходится именно на долю аспирантов. А разрушилась отлаженная система — естественно, снизилась производительность, увеличилось время, нужное, чтобы гипотеза получила подтверждение или была опровергнута, короче говоря, мы начали катастрофически отставать. И деньги, разумеется, важны. Наука стала вещью очень дорогой, потому что все классические задачи давным-давно решены, причем не только в физике с математикой, но и в гораздо более молодых дисциплинах. Я имею в виду те задачи, которые можно решить с помощью карандаша, бумаги и нехитрых, дешевых экспериментальных установок. А многомиллиардные проекты неосуществимы без развитой инфраструктуры, которая у нас отсутствует. Поэтому в гонке за патентами, в которую вырождается современная наука, мы опять-таки безнадежно отстаем. Делаем хорошую мину при плохой игре, как-то барахтаемся, доедая свой интеллектуальный и творческий ресурс. Но, по сути, единственная наша надежда на очередную научно-техническую революцию. Количество научных знаний настолько разрослось, что не существует более людей-монстров вроде Льва Давидовича Ландау, способных охватить одновременно все в физике, или, скажем, в математике, или в химии. А через несколько десятилетий мы просто захлебнемся в потоке информации, и придется что-то делать с самим человеком. Может быть, искусственными методами повышать интеллектуальные способности. И вот тогда, в этом далеком, но уже обозримом будущем… В общем, неизвестно, какую роль тогда будут играть деньги и социальное благополучие общества. Поскольку научный мир управляется несколько иными законами, нежели весь остальной, то смею вас уверить, в науке коммунизм не опасная утопия, а, возможно, осознанная необходимость.
— Интересная точка зрения, — заметил Денис. — К сожалению, не могу вступить в полемику на равных, не владею предметом…
— Я, собственно, не дошел еще до главного, — рассмеялся Борис Рудольфович. — Главное и самое неприятное состоит в том, что общественное сознание, друг мой, отчаянно деградирует. В том числе и сознание элиты нашего общества. И особенно остро это чувствуется в последнее время, когда окончательно вымерли люди, получившие настоящее, добротное классическое образование, а их ученики, с образованием похуже, разрознены, и не представляют собой единого социального слоя. В политическую элиту пролезли люди невежественные и безграмотные, в том числе и те, от которых зависит финансирование науки и вообще ее развитие. Ученые вынуждены морочить головы чиновникам, выпрашивая деньги, а морочить головы лучше всего могут конечно же не ученые, а проходимцы от науки.
— Ну тут вы, по-моему, утрируете, — не согласился Денис. — Совсем уж невежественных болванов в Министерстве науки и образования, наверное, не держат…
— Однако же ни Платонов, ни быстрых разумом Невтонов вы там тоже не найдете. Лет десять назад, например, государство раскошелилось на сто двадцать миллионов рублей под проект извлечения энергии из камня. По тем временам очень большие были деньги. Самому Ельцину докладывали, он лично давал добро. Как вы думаете, хоть сколько-нибудь образованные чиновники могли купиться на столь несусветную чушь? Деньги, разумеется, исчезли, а об извлечении энергии из камня с тех пор что-то больше не слышно.
— Но это было давно, может, сейчас все не так ужасно?
— Ничего не изменилось, — отмахнулся Борис Рудольфович. — Не так давно слышал об очередном революционном проекте, естественно под эгидой Министерства по делам науки: новосибирские медики создали нейтринную пушку… которая позволяет потоком нейтринного излучения лечить онкологические заболевания. Как вам это?
— Не знаю, — пожал плечами Денис.
— Ну вам простительно, вы, наверное, юридический заканчивали и в школе углубленно физику не изучали. Но любой успевающий студент физического факультета сразу скажет, что это очередная мистификация. Чтобы убедиться в этом, не требуются никакие комиссии или проверки. Нейтрино свободно проникают сквозь толщу земного шара без поглощения. Как же они могут взаимодействовать с телом пациента, а? Но деньги-то уже выделены и потрачены. Насколько я помню, на сегодняшний день в России более ста восьмидесяти академий! Общественных ВАК несколько меньше, но вполне достаточно, чтобы окончательно дискредитировать науку. Лично знаю нескольких «ученых» с двумя и даже тремя степенями доктора наук, кои ничего общего с наукой не имеют. А самое жуткое — это появление сомнительных докторов медицинских наук и профессоров медицины.
— Вообще-то мы несколько отклонились от темы, — заметил Денис. — Но я все же хочу понять:
