млели. В хорошем смысле слова. Помню, у него было такое выражение: «Врачу необходимы всего лишь три качества – знание, интуиция и милосердие».
– Неплохо, – оценил Турецкий. – И где он сейчас, ваш потомственный доктор?
– Кажется, уехал из Москвы куда-то.
– Понятно, – протянул Турецкий. – Давно с ним не виделись?
– Да уж года два, не меньше. Встретились как-то случайно на выставке медоборудования... – Иванов спохватился: – А почему такой интерес?
– Сейчас объясню. Расскажите про вашу встречу что хотели.
– Ну что... Как обычно однокашники сталкиваются после большого перерыва? «Привет», «как дела», «пока»... «Ты где сейчас», – спрашивает. «Я в Москве, – говорю, – в ЦКБ, могу тебя устроить». – «Не нужно, спасибо, у меня все в порядке». – «А ты где», – я спрашиваю, интересно же, где у нас сейчас порядок. «А, там», – говорит и машет рукой куда-то. Вот и весь разговор. Но кажется, я слышал, он где-то в Подмосковье. Так почему вы спрашиваете, Александр Борисович?
– Видите ли, тут деликатный момент... – Турецкий помолчал. – Мои друзья сейчас занимаются делом одного доктора, которого зовут точно так же. Сергей Великанов.
– С ним что-то случилось? – нахмурился Иванов.
– Да, у него большие неприятности, но, видите ли, я не убежден, что мы с вами говорим об одном и том же человеке. Вы не знаете, куда именно Великанов уехал из Москвы?
Иванов отрицательно покачал головой.
– Ну что же...
– Постойте! – спохватился хирург. – Есть вариант. У него был роман с одной девушкой с нашего курса. Вот ее легко можно найти. Она всегда появлялась на встречах выпускников.
– Тот Великанов, о котором я говорю, холост, – уточнил Турецкий.
– Ну и правильно, – подтвердил Иванов, – они же расстались, насколько я помню, да и воды много утекло. Может, он уже не раз женился и разводился после института. Но мне кажется, она все про него должна знать, у них совершенно сумасшедший роман был.
– Нет, – вздохнул Турецкий, – как раз наш Великанов не женился ни разу. Но, доктор, я вам действительно буду очень признателен, если вы подскажете, как найти эту барышню. Только не пугайте никого словами типа «Генпрокуратура» и прочее, ладно?
– Я понял, – улыбнулся Иванов. – Считайте, договорились.
Турецкий крепко пожал огромную ладонь, которая совсем недавно оперировала его друга и шефа. Она излучала тепло и силу, такой и должна быть, наверное, рука настоящего доктора.
– Спасибо вам за все, – сказал Александр Борисович.
– Не за что.
– Есть за что, – заверил Турецкий. – За Константина Дмитриевича родина у вас в долгу. Ну и насчет этой девушки, конечно, звоните – буду ждать с нетерпением.
– Знаете, у нас говорят: операция – самый дешевый метод, если все нормально, и... самый дорогой, если есть осложнения.
Турецкий засмеялся и протянул Иванову карточку:
– Вот моя визитка, пожалуйста, обращайтесь, даже если вам в метро на ногу наступят.
– На мою могут наступить! – засмеялся Иванов, и они оба невольно посмотрели на его туфли. Размер был сорок пятый, не меньше.
Докурили уже в молчании и попрощались. Турецкий пошел к машине, у него было удивительно ладно на душе – просто потому, что встретил хорошего, несуетного человека, который занят своей благородной работой, делает ее честно, спокойно и профессионально. Возможно, они еще когда-нибудь пересекутся по поводу этой знакомой Великанова, но, скорее всего, вряд ли будут общаться регулярно – слишком на разных орбитах вращаются. От этого было немного грустно, но и... тоже хорошо.
Турецкий не дошел до машины, передумал и развернулся обратно. Что-то подсказывало ему, что Меркулов пришел в себя, а ему срочно нужно было с ним переговорить. Преодолев сопротивление медсестер и охраны с помощью своей безотказной корочки, он добрался до меркуловской палаты. Тот действительно отошел от наркоза.
– Что ты мне принес? – поинтересовался Меркулов.
– Да я как-то... – растерялся Турецкий.
– Больным положены гостинцы, – вялым, но назидательным голосом сказал Меркулов. – Апельсины там в авоське...
Все-таки он еще не вполне в порядке, сообразил Турецкий. Знает Костя о своей отставке или нет, как бы это выяснить?
– Я тебе, Костя, анекдот принес, вот слушай. Доктор заходит в палату, там лежат три женщины. Доктор спрашивает у первой: «Как звать?» – «Евдокия». – «Отлично. На операцию пойдете первой. На операцию, как известно, идут, а с операции – несут». Обращается ко второй: «А вас как?» – «Прасковья». – «Хорошо. Прасковье мы сегодня будем удалять желчный пузырь». – «Аппендицит, доктор, аппендицит!» – «Хорошо- хорошо, как скажете». Подходит к третьей койке, спрашивает: «Ну а вас как звать, голубушка?» – «Надежда». – «А-а, Надежда! А Надежда у нас сегодня оперироваться не будет». – «Почему, доктор?!» – «Потому что надежда умирает последней».
– Жизнеутверждающе, – пробормотал Меркулов и закрыл глаза.
– Костя, – осторожно потряс его Турецкий, следя за тем, чтобы игла, подсоединенная к капельнице, не выскочила из руки Меркулова.
– М-мм? – Меркулов открыл один глаз.
– Ты хотел сказать мне сегодня утром что-то очень важное. Ты помнишь об этом? Извини, конечно. Ты как вообще?
– Помню, – с усилием разлепил губы Меркулов. – Как раз напротив, ничего важного...
– А мне так не показалось, – настаивал Турецкий.
– Забудь, – вяло посоветовал Меркулов. – Вот выйду отсюда, вернусь на работу, тогда со всем этим дерьмом разберемся.
Он ничего не знает, понял Турецкий. Он не знает о своей отставке! Когда он отсюда выйдет, он будет никто. Как и с кем он будет разбираться? Что же делать? Но говорить ему ничего ни в коем случае нельзя. С кем посоветоваться? С Грязновым? Слава хоть генерал и большой начальник, но в аппаратных играх не самый главный специалист... Но ведь все равно больше не с кем.
И еще на одну вещь обратил внимание Турецкий. Интеллигентнейший Константин Дмитриевич Меркулов обычно не употреблял в разговоре крепких словечек. Конечно, ничто человеческое было ему не чуждо и при особом случае он мог и выматериться, но обычно же речь его была наглядной демонстрацией чистоты родного языка. А здесь вырвалось. Очевидно, помимо его сознания. Что-то такое у Меркулова последнее время происходило. Но что?
– Костя? – снова осторожно потряс друга Турецкий.
– Ты еще здесь? – удивился Меркулов чуть более твердым голосом. – Или это ты уже второй раз приехал?
– Я тут живу, – усмехнулся Турецкий. – Слушай, мне пришло в голову, может, у тебя в прокуратуре есть какие-то срочные дела или какие-то важные планы, которые надо за тебя реализовать? Ведь наверняка же есть? Так ты только скажи – я, как честный пионер, готов.
– Да нет, в порядке все, – улыбнулся Меркулов.
– Ты уверен? – настаивал Турецкий. – Или просто не хочешь меня перед отпуском перегружать?
– Я что-то не пойму, – заинтересовался Меркулов, окончательно взбадриваясь, – ты получил задание от моего лечащего врача? Это такая терапия – больного после операции доставать? Что ты тут отираешься, скажи на милость?
– Да нет, что ты, Костя, – смутился Турецкий. – Просто, поскольку я без апельсинов, пытаюсь вот придумать, как тебе помочь. Лежишь тут такой несчастный – слезы на глаза наворачиваются.
– Что-то незаметно.
– Они с внутренней стороны глазного яблока, – с серьезной миной объяснил Турецкий.
– Ну ты и прохвост, – оценил Меркулов, – тебе в суде надо выступать вместо твоего приятеля Гордеева.
