– Сабельник-декоп! Сабельник-декоп! – скандировала аудитория.
Гордееву стало не по себе.
– А что такое сабельник-декоп? – совершенно нормальным голосом сказала Астафьева, поднимаясь с колен. – Казалось бы, просто трава, болотная поросль. Но нет! Это чудо-богатырь, народный заступник! Потому что сабельник-декоп собран, во-первых, исключительно в пору цветения; во-вторых, при растущей луне; в-третьих, только в окрестностях Барнаула. Это оживляет даже мумии, высохшие от тяжести лет и сомнений! А теперь скажите мне, кто из вас поедет в Барнаул собирать сабельник-декоп?!
Все присутствующие в едином порыве подняли руки и так и застыли. Но, видно, что-то было не в порядке, они начали переглядываться, да и взгляд у Астафьевой был почему-то суров. Тут только Гордеев разглядел, что руки подняли не все.
– Вот ты, Анастасия, как живешь теперь? – сурово спросила Астафьева у тощей как вобла молодой девушки в первом ряду, которая сжала пальцы в побелевшие кулаки.
– Я... я... не могу ехать, – плачущим голосом сказала вобла. – У меня бабушка, ее нельзя одну оставлять.
Остальные возмущенно зашумели и отодвинулись от отщепенки.
– Я спрашиваю, как ты живешь? – еще более грозно повторила Астафьева.
– Езжу на велосипеде, – смиренно сказала девушка. – Сплю на фанере. Если смотрю телевизор, то топчусь на мелкой острой щебенке, тем самым массируя внутренние органы. Утром – молитва под классическую музыку.
– При всей универсальности воздействия аскеза, однако, не каждому помогает, – вздохнула Астафьева. – Смерть – всегда одна, а жизнь – крайне разнообразное и поучительное занятие.
– А почему вы уверены, что знаете это наверняка, – рискнул спросить Гордеев. – Про смерть?
Удивительно было, что к нему не повернулся ни один человек, а еще говорят, что самый гениальный актер не может переиграть открывающуюся дверь.
– Я же все-таки доктор, – абсолютно серьезно сообщила Астафьева. – Много чего видела. Храни нас всех Господь. Хватит на сегодня...
Наконец все разошлись, последней выходила Анастасия, несколько раз она оглянулась на Гордеева. Юрий Петрович, наконец разглядев барышню в профиль, увидел, что она в самом деле очень юная и хорошенькая. Слово «вобла» к ней не подходило.
Астафьева возилась со своей сумкой. Бросила косой взгляд на Гордеева.
– Частный прием? Тарифы знаете? – спросила целительница.
– Калерия, я к вам по делу.
– Это понятно.
Астафьева снова внимательно посмотрела на адвоката, подошла к нему вплотную и тихо и внятно сказала:
– Если вы подцепили гонорею, или, проще говоря, триппер, не пугайтесь.
– Да? – растерялся Юрий Петрович.
– Да. Сделайте так, – деловито объяснила Астафьева. – Расколите пять грецких орехов, выньте перегородки, просушите их на солнце и разотрите в ступке. Затем вылейте в кастрюлю бутылку пива, всыпьте порошок и вскипятите. Остудите и пейте в течение дня. В результате вы не только избавитесь от триппера, но заодно прочистите простату, ублажите поджелудочную железу и убережетесь от обычного при медикаментозном лечении осложнения – простатита.
Гордеев ужаснулся:
– Неужели я произвожу такое нехорошее впечатление?
– Честно?
– Ну конечно, – попросил-потребовал адвокат.
– Тогда – намного хуже.
Врет, сообразил Гордеев с большим облегчением. Да и какой она доктор, в конце концов?! Настоящие доктора, как известно, нынче на зоне парятся. Знает дамочка как пугать, знает и умеет. Только вот зачем?
– Я хотел поговорить с вами о Великанове.
– Не знаю такого, – отрезала целительница.
– А у меня другие сведения. Мне говорили, что вы были друзьями.
– Кто говорил? – вскинулась она и прикусила губу – сообразила, что допустила оплошность. – Ладно, это не важно. У меня сейчас совершенно нет времени. Я сегодня уезжаю. Оставьте мне свой телефон, я перезвоню, когда приеду.
– В Барнаул? За своим сабельником? В холодные алтайские болота?
Она презрительно молчала.
Гордеев протянул карточку и снова переменил мнение о ее возрасте. Макияж макияжем, но все же едва ли ей можно было дать больше тридцати пяти. Некоторые женщины кажутся старше благодаря низкому голосу.
– А эта девушка, Анастасия, она...
Он не договорил, потому что Астафьева приблизилась и зловеще зашипела:
– Может, оставите в покое бедняжку?! Мало она на суде натерпелась?!
«Так она из тех двух девчонок, за которых вступился Великанов!» – сообразил Гордеев. Вот где он ее встретил, надо же... Ну что же, вполне объяснимо – психологическая травма и все такое.
Гордеев выскочил на улицу и догнал быстро идущую Анастасию. Если он правильно помнил, ее фамилия была Конькова.
– Настя, подождите, я адвокат Сергея Великанова, вы же его помните?
– Я сейчас занята, – сказала Анастасия, втянув голову в плечи и не оборачиваясь. – Давайте завтра. Или вечером.
– Давайте вечером, – ухватился Гордеев.
Интуиция подсказывала, что девушка в суде сказала не все, что знала.
Договорились, что Анастасия заедет к нему в офис. Гордеев уже жалел, что отпустил, думал, что не придет, но нет, точно в назначенное время она появилась.
Правда, ничего нового из Анастасии Коньковой вытянуть не удалось. Она слово в слово повторила все, что говорила на следствии и в суде, а главное – пистолет Макарова вытащил из кармана доктор Великанов. У адвоката было такое впечатление, словно она перечитала конспект, в котором была записана ее роль, а между тем суд закончился более полугода назад.
Девушка привстала и наклонилась через стол к гордеевскому уху:
– Я хочу вам кое-что сказать.
– По секрету? – Гордеев подумал, что ожидания его оправдываются.
– Ага.
– Вообще-то здесь, кроме нас, никого нет. Ну хорошо, я весь внимание.
– Так вот. Я бы хотела стать мулаткой.
– Что, простите? – удивился Гордеев.
– Мне не нравится моя кожа...
– То есть как это?
– Не нравится, – подтвердила она. – Вообще никакая белая кожа не нравится. Такая какая-то, как будто ее совсем нет. Ужасная незащищенность. Жилки видны. Как так можно жить, я не понимаю. Если бы все в один момент стали неграми, это был бы праздник.
– Вы это... серьезно? – оторопел адвокат.
– Кто был бы прекрасным негром, так это мой папа, – мечтательно сказала Анастасия. – А вот мама – нет. В принципе, если мама осталась бы белой, я бы как раз и была мулаткой. Обидно, что я все так отлично рассчитала, а изменить ничего нельзя. – Она встала и пошла к двери. Потом что-то вспомнила, обернулась: – Да, но, будучи мулаткой, я все-таки хотела бы, чтобы у меня были голубые глаза.
«Вот черт, – подумал Гордеев, – ей к Малышкину надо».
– Ты, девочка, посиди пока, ладно? – ласково сказал он и вышел в другую комнату.
Позвонил Малышкину, объяснил ситуацию. Тот через пятнадцать минут приехал сам. Глянув на
