подумал Гордеев. – Может, эпидемия?»
– Может, ляжете?
– Кажется, мне лучше, – прислушавшись к собственным ощущениям, сказал Виталий Витальевич.
Тут в самом деле появилась теща с таблеткой на блюдечке и со стаканом воды. Виталий Витальевич махнул на нее рукой, но бороться был не в силах, проглотил и запил.
Гордеев решил, что лучше всего продолжать говорить – глядишь, водитель отвлечется и сам не заметит, как ему полегчает.
– Вы, Виталий Витальевич, ошибаетесь насчет того, что не прозвониться, – сказал он. – Будничные нагрузки если и создают время от времени для абонентов проблемы, то весьма незначительные. Тарифные войны также подходят к концу – резкого падения тарифов, из-за которого абоненты вдруг начали бы интенсивнее подключаться или говорить дольше, чем обычно, сейчас не происходит. Я думаю, пиковые нагрузки в сети сейчас бывают только на Новый год или в случае чрезвычайных ситуаций...
Через несколько минут водителю стало еще хуже. Теща немедленно принесла другую таблетку.
– Это что? – беспомощно спросил Виталий Витальевич.
– Пей, Витал, пей.
– Может, «скорую»? – предложил Гордеев.
– Не надо «скорую»! – в голос сказали родственники. И теща пояснила:
– У нас тут ужасная «скорая»...
Все закончилось тем, что Виталий Витальевич совсем занемог и отдал Гордееву ключи от машины, и тот сам поехал в колонию.
Вспоминая мучения бедного Виталия Витальевича, Гордеев подумал, что стоит зайти с другой стороны – поболтать с Великановым не о его жизни, а о жизни вообще, найти хоть какой-то общий язык, ведь, несмотря на то что они перешли на «ты», этого не происходило. Хотя бы о медицине. Есть такие области бытия, где все считают себя специалистами, – политика, воспитание детей, тот же футбол. Ну и медицина. Все знают, чем, как и от чего лечить – якобы. Гордеев себя специалистом в медицине не считал, даром что болел редко.
Так он Великанову и сказал и еще пожаловался, что вот недавно живот скрутило, и ни одна таблетка не помогала. Это было неправдой, но корчащийся Виталий Витальевич стоял у него перед глазами, и Гордеев почти чувствовал, как ему было плохо.
Великанов не то чтобы оживился, но заговорил каким-то другим тоном, гораздо менее безучастным, чем когда рассказывал о себе.
– Есть такая пословица латинская: medica mente non medicamentis, что значит: лечи умом, а не лекарствами, – сказал Сергей.
– Ну, – протянул Гордеев, – она, наверно, старая, пословица ваша. Когда ее придумали, небось лекарств еще толковых не было.
– Лекарства всегда были.
– Как это?
– А вот так. В чем суть медикаментозного лечения? В максимальной обезличенности медикамента – с точки зрения формы, цвета и вкуса. Это своего рода фармацевтический фаст-фуд. Закинулся колесом – и порядок, так?
– Надавил на поршень – и здоров, – подтвердил Гордеев. – Но вот у меня что-то не вышло.
– Это не единичная проблема, – подтвердил непустяковость ситуации Великанов. – И ты такой не один. Всегда есть люди, которых смущает разрыв между разнообразием недугов и внешним убожеством средств избавления от них. В самом деле, трудно понять, как и почему гипертонию или, например, обычную простуду изгоняют практически неотличимые друг от друга шайбочки прессованной пыли, именуемые таблетками.
Гордеев засмеялся: он начинал верить рассказам о том, что в Великанова были влюблены и больные, и коллеги по работе.
– Да-да, – повторил Великанов, – мы не задумываемся, а ведь то, что мы делаем, выглядит ужасно глупо. Шаманство какое-то. А почему мы заклинаний не произносим, когда таблетки глотаем? В самый раз было бы. Да и способ употребления как-то унизительно прост для человека, не склонного считать свою болезнь пустяком. Я, например, лет до десяти вообще не умел глотать таблетки: вода проскакивала, а вот лекарство оставалось таять на языке, превращаясь в отвратительно горькую кашицу. Хорошо, что отец догадался толочь таблетки в столовой ложке, как бы показывая, что там внутри, засыпать их сахаром и только потом совать мне в рот. Так вот. Нам приходится верить в то, что таблетки делают путем сложных химических реакций из всяких там элементов, аналогичных тому, что и так существует в растительном мире. В лучшем случае их делают из какой-нибудь настоящей травы, отжимают, выпаривают, или настойки всякие получают...
– Зверобой, например, – не удержался Гордеев. – Очень симпатичная вещь. Сорок градусов.
Великанов сдержанно улыбнулся и кивнул.
– Значит, ты агитируешь за нетрадиционное лечение?
– Почему же нетрадиционное? Как раз напротив, надо вернуться к тому, что было известно много лет назад, когда не было никаких таблеток. Просто эта отрасль нашей жизни отдана на откуп бабулькам- шарлатанкам, а она должна быть абсолютно легализована, и участковые терапевты должны в ней отлично разбираться. И помимо прописывания таблеток, настоек и прочих лекарств такой же обязательной рекомендацией должна быть, например, лечебная физкультура, массаж, водолечение. Но... что-то не верится мне, что мы до такого доживем. Пока что я наблюдаю, как люди от всего чаем лечатся.
Кивающий Гордеев думал тем временем, что все это как нельзя лучше ложится на портрет доктора, образцово лечившего людей, а потом взявшегося за пистолет. А потом подумал еще: а не морочит ли он мне голову? Не несет ли всякий вздор, просто чтобы улавливать реакцию на те или иные вещи?
– Тюрьма – странная штука, да? – сказал Гордеев.
– Знаешь, – заметил Великанов, – мне тюрьма уже, – он выделил это слово, – на пользу пошла. Там, – он неопределенно махнул рукой, – в прежней жизни, голова была занята всякой суетой, и только здесь я начал понимать, что почти всякая болезнь – это благо для человека.
– Как это? – удивился Гордеев.
– Я думаю, что болезни не столько расшатывают организм, сколько учат нас зоркости, вниманию к мелочам, любовному отношению к миру, где практически каждая вещь осмысляется тем глубже, чем чаще ее используют как лекарство.
– Звучит неплохо. Даже красиво, – оценил Гордеев. – Но мало ли вещей, которые звучат хорошо? А слабо – пример навскидку?
– Не слабо. Вот смотри. Что знает здоровый человек о грецком орехе? В лучшем случае – что это долголетнее плодовое дерево и что плоды – ложные костянки округлой или несколько удлиненной формы с мясистой зеленой оболочкой и морщинистой скорлупой, внутри которой находятся разделенные перегородками съедобные семядоли. А вот больной человек – тот эти оболочки пощупает своими руками, со всех сторон оглядит и изучит, высушит и отварит. И если все-таки примет в себя, то уж зная наверняка, с чем имеет дело. Да еще и насладится процессом: лечение должно быть величаво – даже при том, что использоваться может самый натуральный сор. Скажем, скорлупа грецких орехов лечит опухоли, отложение солей, бронхит и даже зоб, не говоря уже о разных эрозиях и воспалениях. Хорошо помогает и при болях в спине. А еще...
– Хватит-хватит, – взмолился Гордеев. – Значит, ты считаешь, что медикаментозное лечение, ну таблетками то есть, неконструктивно?
– Нет, я так не говорю. В каждом случае это должен определять врач – что для конкретного больного конструктивно. Но то, как у нас это сейчас происходит, больше похоже на хирургию, чем на терапию. А настоящее лечение, то, каким я его сейчас вижу, ближе к терапии. Или даже к гомеопатии. Любое вмешательство в человеческий организм извне, если уж оно неизбежно, должно происходить в микроскопических дозах.
– Кстати о хирургии, – сказал Гордеев. – У нас есть общий знакомый, как раз хирург.
– И кто же это?
– Иванов, он работает в ЦКБ, помнишь? – Сам Гордеев Иванова в глаза не видел, но Турецкий вполне
