Оставалось или приглашать иностранцев, но это стыдно – русская школа шахмат самая сильная в мире, зачем же нам иностранцы, хотя на Украине, например, сейчас очень сильные шахматисты, можно было их пригласить, – или выбрать из наших помоложе. Так и получилось, что в турнире появились Константин и Богдан Болотников.
– Но почему все-таки нельзя найти еще пару таких же помоложе и доиграть? Всем ведь, наверное, интересно узнать: хороший компьютер или как всегда?
– Деньги, Евгения. Деньги-то кончились! Их и так было немного. Организационные расходы съели половину, наверное. Я, конечно, могу только предполагать, мне смету никто не показывал, но я почти уверен: еще на одну попытку не хватит. Призовой фонд был объявлен: двести сорок тысяч долларов. Сколько-нибудь – как минимум сорок тысяч, но все идет к тому, что намного больше, – должны получить Болотников и Мельник, вернее, их наследники. Если все повторять... в общем, вы понимаете. Спонсоров набралось много, но дали все по чуть-чуть. Ни российская, ни международная шахматная федерация финансировать проект, естественно, не будут. А фантастический слух, не представляю, откуда взявшийся, о том, что именно «Владимир» довел Болотникова и Мельника до самоубийства, вообще отбил у кого-либо желание вкладывать деньги в проект.
– Мовсесяну это не кажется фантастикой, – заметила Женя.
– Вот именно! – подхватил Чирков. – Вот именно, черт бы его побрал!
– Из-за этого вы с ним сегодня поцапались?
– Да. Он собрался на встречу с организаторами матча и разработчиками и настоятельно просил меня избавить их общество от моего присутствия.
– Почему?
– Да потому, что Мовсесян собирается выколачивать из них деньги именно под лозунгом агрессивности и даже смертельной опасности «Владимира I». А я эту точку зрения категорически не разделяю. Причем не на пустом месте. Я тоже в какой-то степени приложил руку к разработке дебютной базы «Владимира»: по просьбе Осетрова я подбирал и систематизировал наиболее яркие партии Мельника, их анализ впоследствии был заложен в память компьютера, я видел тесты, я сам сыграл партию с «Владимиром», собственно, поэтому я отвергаю предположения Мовсесяна. Но я своим несогласием нарушил бы монолитность их рядов.
– Их?
– Разумеется. Не знаю, могу ли я обсуждать с вами...
– Положитесь на мою скромность, – усмехнулась Женя.
– Хорошо, – усмехнулся он в ответ. – Инициатором войны с Development Comp.Inc., по-моему, является тетушка Константина. А Мовсесян, как верный рыцарь и многолетний друг, отстаивает ее интересы. А еще, конечно, он давно собирался оставить тренерскую работу и полностью переключиться на ICS. Школа сейчас на мели, но призовые деньги от этого турнира, которые Константин, еще не заработав, уже пообещал вложить в ее восстановление, могли бы если не возродить проект, то, во всяком случае, обеспечить Мовсесяну пожизненную пенсию... Может, достаточно Мовсесяна? Вы ведь хотели говорить не о наших с ним неладах?
– Я хотела узнать ваше мнение: могла ли смерть Мельника вообще быть не связанной с этим матчем?
– Конечно. Я вам скажу больше. На мой взгляд, гибель Константина и Болотникова не связана не только с этим матчем, но и с шахматами вообще.
Вот те раз! Женя даже слегка оторопела, но не подала вида. Она-то сразу склонялась к версии, что шахматы – не более чем фон, среда обитания жертв. И вот совершенно неожиданно обрела союзника и единомышленника в лице шахматиста же.
– Но... в чем же, по-вашему, причина этих последовательных самоубийств?
– Скажите мне одну вещь, Евгения, интерес шахматной федерации – а вы ведь для них стараетесь? – вызван недоверием к результатам официального следствия?
– Думаю, да.
– Вот и мне не верится, что случились два самоубийства.
– Вы хотите сказать, что их было больше? – прищурилась Женя.
– Я хочу сказать, что их было меньше. А если хотя бы одна смерть самоубийством не была, то причины следует искать, я лично думаю, и вне матча, и вне шахмат. Вот.
– Но кого же, по-вашему, убили? Болотникова или Мельника?
Чирков с минуту неотрывно смотрел ей в глаза, проверяя, смеется она над ним или воспринимает серьезно. И, убедившись, что никто и не собирается поднимать его на смех, мотнул головой, убирая волосы, и ответил:
– Мы сейчас, разумеется, переходим в сферу гипотез, но из общих соображений полагаю, причины убивать Болотникова вполне могли существовать. Я не очень хорошо его знал, и тем не менее общее впечатление у меня сложилось. Болотников при скверном характере, который уже сам по себе располагает к появлению врагов, был еще и патологическим авантюристом. Посмотрите на стиль его игры, и вы увидите человека. Это еще одна гипотеза, но если в жизни он вел себя так же, как за шахматной доской, то возможно, очередная его авантюра плохо закончилась... Знаете, я еще возьму шоколада.
– На здоровье. А Мельник?
– Что – Мельник? Это, в конце концов, дело следствия – выдвигать и проверять версии. Я могу, конечно, построить еще одно предположение: например, убийца решил дополнительно запутать следствие. Если бы погиб только Болотников, сыщики, будь они хоть немного трудолюбивей, могли начать перелопачивать всю его подноготную и, возможно, нашли бы какие-то мотивы и для убийства. Когда погибает еще и Мельник, мгновенно становится ясно... по крайней мере, следователям, что все дело в матче, в компьютере. Особенно после разговоров Болотникова о психическом воздействии компьютера.
– А мотивов для убийства Мельника, на ваш взгляд, не было?
Чирков сделал большой глоток и уныло развел руками, а поскольку чашку он на стол не поставил, на пол шлепнулась коричневая лужица.
– Черт! Мотивы для убийства Мельника? Я их просто не представляю. Константин был абсолютно неконфликтен, у него не было проблем с чужими деньгами, женщинами, спонсорами...
– С ICS у него ничего не получилось, – напомнила Женя.
– Вы правы. Но это же были его деньги, не сумел правильно распорядиться – это касается только его. Нет, никаких вариантов. Хотя я ведь Константина не исповедовал и не был его близким другом. Может, это как раз тот случай, когда в тихом омуте... Но мне в это не верится...
– После того, что случилось с Болотниковым, в вашей команде наверняка были какие-то разговоры, вы как-то анализировали это несчастье? Мельник принимал в этом участие? Пытался же он, в конце концов, понять, отчего погиб его коллега? Говорил что-то об этом?
– Ошибаетесь. Это была закрытая тема. Во всяком случае, на время матча. Возможно, потом мы это обсудили бы, но...
В сумочке у Жени запищал сотовый. Она извинилась, поднесла трубку к уху и услышала детский голос:
– Евгения Леонидовна, это Данила. Помните, мы разговаривали о гибели Константина Львовича?
– Конечно, здравствуйте, Данила. Вы вспомнили что-то важное?
Чирков изумленно уставился на трубку:
– Данила?
Женя утвердительно кивнула.
– Нет. То есть да. Не совсем. Я звонил вам на работу, вас не было, мне дали этот номер... – Мальчик часто-часто засопел, словно прислушиваясь. – Вы можете сейчас говорить или мне позвонить позже?
– Я слушаю.
– Я, конечно, сам виноват, что начал с вами тогда разговаривать о Константине Львовиче. Теперь я все время о нем думаю, и он мне снится. А Вардану Георгиевичу я сказать не могу, он не позволит мне в таком психологическом состоянии участвовать в соревнованиях...
– Я могу тебе чем-то помочь?
– Да. То есть, наверное. Скажите, если это, конечно, не тайна вашего следствия, в дневнике
