— Ща принесу! — Он вприпрыжку побежал к дому.
Спички он взял у худощавого парнишки, сидевшего за столиком спиной к Лехе и небрежно перебиравшего струны гитары.
— Кто такой? — спросил Леха вернувшегося брата.
— Костька, корешок мой. Законный пацан! Сосед — в Горелом доме живет. Мы с ним раньше за одной партой сидели, а как смешанные школы сделали, его в шестьсот вторую перевели, в женскую. Он меня по географии готовит.
— Ну дела... — хмыкнул Леха, — Была здесь «малина», а теперь — заочный институт! Школа рабочей молодежи — и Попердяка классный руководитель, так, что ли?
— Так ведь переэкзаменовка — чего ж делать-то... — извиняясь, промямлил Жорка, — но мы с ним вообще дружим. Вот в карты играем, — как-то невпопад добавил он растерянно.
— Много продули?
— Ты что! Мы на лапу играем, — приободрился Жорка. — На пляжу фраеров много, а Костька колоду зарядил — будь спок! И передергивает отлупно.
— Во что играете?
— Во что придется — в секу, в буру, в очко, в козла даже... За эту неделю на рыло по две тысячи вышло.
— Да ты миллионер! Одолжи братцу штуку!
— Я свою долю Костьке отдал.
Леха удивленно вскинул брови.
— Понимаешь, ему башли позарез нужны, много. То есть не ему, а отцу его. Костька узнал и говорит: «Надо батю выручать».
— Проворовался, что ли, папаня?
— Ты что, он профессором работает!
— Что ж это у профессора монеты не хватает? На дачу копит?
— Не знаю. И Костька не знает. Он просто сказал: «Отцу помочь — дело святое».
— Ну что ж, Костька твой молодец, а папашка его, видать, лопух.
— Не, пахан у него — мужик что надо! Книжки мне дает.
— А на хрена тебе книжки профессорские?
— Да нет, нормальные книжки, Есенин, «Граф МонтеКристо»...
— Ну Есенин тот еще кент, а про графьев ты хорошо напомнил. Дело есть: слетай в Ивановские бараки, узнай втихаря, здесь ли Граф, у него заначка моя. Много только не балабонь. Графа нет — Людку найдешь. Ну эту... знаешь ее? — Жора кивнул. — У нее про Графа спросишь... Хотя нет, не надо. Просто скажи, что я приехал, хрусты нужны. Пусть вечерком на Старый двор подвалит. А умника своего зови сюда. Познакомимся.
Костя подходил нарочито небрежно, вразвалочку, по-прежнему позвякивая гитарой и напевая под нос:
Снова эти крытые вагоны,
Стук колес неровный перебой,
Снова опустевшие перроны
И собак конвоя грозный вой...
Леха неторопливо оглядел худощавого молодого человека. Отутюженные брюки, цветастая заграничная ковбойка. Взгляд серых глаз был умным, внимательным, изучающим и довольно нахальным.
— Ну что, шпана, давай знакомиться.
— Константин.
— Алексей Дмитрич, можно Леха-Алай— швец и скокарь. Только что с курорта, припухал у комиков. Чабан крутой, гайдамаки борзые, штевка — полный локш, вот к вам на фестиваль за балагасом подался.
Костя почти ничего не понял; он вдруг оробел и неожиданно для себя перешел на «вы», стараясь подладиться к блатному языку.
— Долго срок мотали?
— Ерунда, пару лет. Фуфло прогнал: шмелъцером проходил. А вы тут с братаном из чиграшей без гувернера в шлепера вышли?
Костя совсем растерялся и как-то неопределенно пожал плечами.
— Э-э, я думал, ты блатной, а ты голодный... — усмехнулся Леха. — Посмотрим, как ты по географии кнокаешь. Щелья-Юр — что такое?
Костя повеселел, в географии он был король:
— Это на Средней Печоре; щелья — такой высокий берег, а юр значит «голова», Щелья-Юр — «голова щельи», а выше по течению есть еще Щелья-Бож — «хвост щельи».
Теперь настала Лехина очередь удивляться:
— Ну ты даешь! Я там чалился и то не знаю.
— У меня отец — географ, топонимикой занимается, это про происхождение названий, так что я по картам и читать учился.
— Вот-вот, мне брательник уже сообщил, как вы по картам читаете, где туз бубей, где крестовая шестерка, — уже без всякой фени сказал Леха; пацан почему-то ему был ужасно симпатичен.
— Трепло!
Леха на минуту задумался.
— Вообще-то ты прав, про дело каждому свистеть не стоит. Но мы с ним больше чем родня. Его мать меня в эвакуацию в Казань взяла. Жорка там родился. А в сорок пятом тетя Даша померла, помыкались мы с брательником по России, пока до Москвы добрались. Да и здесь поначалу в сарае жили... Вот так, Профессор. Зачем тебе-то хрусты понадобились? Твое дело всякая там химия с географией, так потихоньку в начальство выйдешь, на «Победе» будешь ездить.
— Без денег не выйдешь.
— Да-а? И много тебе надо? Тыщ сто хватит?
— Сто тысяч? — ухмыльнулся мальчишка. — Это так, на житье. А чтобы в люди выйти — я прикидывал — миллиона полтора для начала, а там само пойдет, по учению Карла Маркса.
— Ну тогда учи язык коми, на северах половина вертухаев из комиков. Мать твою вирэн-орэн!
— Знаешь, Леха, за сто тысяч можно и в Воркуту, и в Магадан залететь, а на миллион — собственных мусоров купить, с шинелями, сапогами и овчарками. А еще миллион будет — собственную зону можно построить.
«Вот так короед!» — подумал Леха и с уважением взглянул на парнишку; он ему нравился все больше.
Скрипнула калитка, и появился Славка — в каждой руке по сумке.
— Гуляй, ребята! И белое, и марганцовка «Три семерки», вермут «Кызыл». Бацилла на любой вкус. Пошли на берег!
Через час компания удобно устроилась на берегу. Разговор ни о чем шел неторопливо, перемежаясь песнями под гитару. Почему-то пьянка выходила не очень веселая.
Аккуратно подложив пиджак под ковбойку, Костя лежал на спине, глядел в прозрачное голубое небо и играл что-то щемяще-тоскливое, но совсем не блатное.
— Испанская вещь, — пояснил он, продолжая играть.
Вдруг со стороны пруда послышался звонкий голос:
— Мальчики! Можно к вам? — К берегу причаливала лодка с тремя девушками.
— Во! Щас нас цыпочки развеселят, — откомментировал порядочно захмелевший хозяин.
Леха знал только Зинку, к двадцати годам имевшую уже бывалый вид.
— Откуда такие?
— Рыжая — Верка, Зинкина сестра, что ли, двоюродная. В общем, родня из Сталинграда. А вторая ее подруга откуда-то из Владимирской области, кажись. Валя. На фестиваль приехали, — пояснил
