говорили о его знакомстве с Карапетяном и о том, что как раз в тот вечер, когда Карапетян подорвался в машине, между ними произошла громкая ссора. Далее шли протоколы допросов самого Саруханова, которые при всей их многочисленности поражали своим однообразием. Саруханов ни в чем не признавался и на вопросы отвечать отказывался.
Все больше и больше Меркулов склонялся к мысли, что идея Саши Турецкого относительно связи дела Саруханова с цепью убийств банкиров не просто не лишена оснований, а совершенно правильна. Но подтвердить это мог один Саруханов.
Теперь, когда Шевченко убрали, не стало ни одного свидетеля. Того, что Карапетяна убил не Саруханов. Против него же очень много косвенных улик, так много, что их может хватить и для суда.
Надо заставить его говорить, но как?
— Гражданин начальник, — в двери возник контролер Керим Керимов, — вчера длинный армяшка кричит, на допрос ходить просит.
«Неужели заговорит?» — подумал Меркулов и сказал:
— Веди сюда.
Глава шестая ДЯДЮ ПОРА ВЫПУСКАТЬ
1
Когда через несколько минут Саруханов оказался в следственном кабинете, он увидел, что вместо Шведова в кабинете сидит другой человек — с усталым, умным лицом, совершенно непохожий на ходячее представление о «менте».
— Государственный советник юстиции третьего класса Меркулов Константин Дмитриевич, — представился тот. — Садитесь, Сергей Тотосович.
Саруханов сел.
— Я прочел протоколы ваших допросов, — сообщил Меркулов.
— Там ничего нет, — сказал Саруханов. — И хотите знать почему? Потому что ваш этот, с позволения сказать, следователь и не хотел ничего от меня услышать. Даже если бы я ему все сказал, он сделал бы так, чтобы этих данных не было. Потому что он с ними заодно.
— С кем «с ними»? — тихо спросил Меркулов.
— С ними, — повторил Саруханов, — с теми, кто хочет меня убрать. Стоит мне сказать одно лишнее слово — и я труп. Я это прекрасно знаю. Но мне уже надоело бояться. Надоело! — последнее слово Саруханов почти выкрикнул.
— Понимаю, — кивнул головой Меркулов, — и даже очень хорошо.
— Верю, что понимаете. — Саруханов опустил голову. — И все-таки трудно сделать первый шаг.
— Но здесь с вами ничего не случится, — сказал Меркулов, хотя сам не был уверен в своих словах.
— Вы серьезно? — Саруханов поднял на него глаза. — А я думал, вы профессионал.
— Но, по крайней мере, мы постараемся обеспечить вашу безопасность, — сказал Меркулов, тяжело вздыхая. Он не хуже Саруханова знал, что для определенных сил стены Бутырской тюрьмы не преграда.
— Но мне надоело, понимаете! — Саруханов снова заговорил громко, почти истерически, и на миг Меркулов испугался, что у него начнется настоящий припадок. — Лучше смерть, чем такое существование! Эта вонючая камера, этот тюфяк, эти стены, какое-то убожество! Убожество — это то, что я всю жизнь ненавидел.
Меркулов вспомнил, что в отчете об обыске на квартире Саруханова числились ванна «джакузи», маленькая портативная сауна, тренажеры. Очевидно, этот человек тщательно следил за своим телом и его физическим состоянием. Для такого пребывание в тюремной камере — пытка вдвойне.
— Вы не сможете меня защитить, — продолжал Саруханов, немного успокоившись. — Они сильнее. Вам неприятно это слышать? — спросил он Меркулова. — Или вы всерьез считаете, что наша доблестная милиция вместе с прокуратурой еще держат какой-то контроль в стране? Откройте глаза, гражданин следователь!
Этого Саруханов мог и не говорить. Меркулов прекрасно знал ситуацию в стране, как и то, что, пожалуй, никогда на его памяти милиция и прокуратура не были столь слабыми.
— Понимаете, что я хочу сказать? — Саруханов снова переходил в истерический тон.
— Вы курите? — спросил Меркулов. — Или, может быть, выпьете воды?
— Ничего я не хочу, — ответил Саруханов. — А впрочем, давайте.
Он взял протянутую Меркуловым сигарету, сделал затяжку и сразу же закашлялся.
— Я в общем-то не курю, — объяснил он. — Но это как-то успокаивает.
Меркулов терпеливо ждал, когда Саруханов заговорит снова. Он понимал, что этот человек дошел до последней степени отчаяния, когда ему все стало безразличным. Страх, неудобства тюрьмы, обвинение в убийстве, которого, как все больше верил Меркулов, он не совершал, — это может сломить многих.
— В общем, так, — сказал наконец Саруханов, — мне еще есть что терять. — Он поднял на Меркулова свои умные темные глаза. — Я боюсь насилия.
Меркулов молчал, ожидая продолжения.
— Наверно, это покажется вам малодушием, — сказал Саруханов, — но мне не все равно, КАК именно умирать. Я бы предпочел эвтаназию, если вы понимаете, что это значит. А вы, скорее всего, понимаете, вы похожи на образованного человека.
Меркулов усмехнулся. Не часто приходилось слышать комплименты от допрашиваемых.
— Я бы хотел умереть легко, раз уж нет другого выхода, — продолжал Саруханов, — потому что ОНИ, — он порывисто махнул рукой куда-то в сторону, — ОНИ умертвят меня грязно, грубо, ужасно. Этого я и боюсь. Да, вы смотрите сейчас на меня с презрением, но я признаюсь вам — я этого боюсь! Гораздо больше, чем самой смерти!
Выговорившись, Саруханов замолчал, уронив голову на руки.
Меркулов колебался. Может быть, прекратить допрос и отправить на пару дней Саруханова в медсанчасть, пока он немного не придет в себя? Или дать ему договорить до конца?
— Так вот, гражданин следователь, — поднял голову Саруханов, — я предлагаю вам сделку: Я вам расскажу все, что знаю, вы фиксируете мои показания, даже лучше пусть это будет при свидетелях, чтобы потом их не уничтожили, возможно, вместе с вами. — На его лице промелькнуло нечто вроде улыбки, больше смахивающей на оскал,— А после этого появляется медсестра со шприцем, или нет, терпеть не могу уколов, с конфетой, начиненной моментально действующим ядом, и я отправлюсь в мир иной. По рукам, гражданин следователь? А, что скажете?
— Вы не в себе, Саруханов, — тихо заговорил Меркулов, — вам надо отдохнуть. Я добьюсь того, чтобы вас сегодня же перевели в медсанчасть. Там вы сможете помыться, вам дадут свежее белье, вы успокоитесь, а потом поговорим.
— Когда — потом? — спросил Саруханов.
— Через день-два, — ответил Меркулов.
— Да неужели вы не понимаете, чудак вы человек, что через день от меня останутся только рожки да ножки, уже после того, что я вам тут наговорил.
— Во-первых, вы мне так ничего и не сказали, — заметил Меркулов, — но даже если бы дело обстояло иначе, все, что я услышал бы от вас, осталось при мне.
— Да? — издевательски переспросил Саруханов. — Достаточно того, что я сам вызвался на допрос. Понимаете? Это многие слышали.
