— Это что такое! — послышался рядом сердитый голос. Татьяна отпрянула, и Турецкий увидел в дверях дежурную медсестру. — Нашли чем заниматься в больнице! Это же военно-полевая хирургия!
Татьяна смущенно смотрела на сестру, а Турецкий почему-то только рассмеялся.
— Именно. Это же не школа благородных девиц и даже не инфекционная больница, — сказал он.
— Ну я пойду, — сказала Таня.
— Приходи еще, — попросил Турецкий, — пожалуйста.
Саруханов, как ни странно, не чувствовал боли, ощущение было такое, как будто пинают, бьют, молотят по мешку с песком, хотя и понимал, что этот мешок — его собственное тело.
Внезапно он упал назад. Опора, на которую навалилась его спина, исчезла. Саруханов вдруг понял, что у него закрыты глаза. Он попытался открыть их, но все заволокло красной пеленой, и он снова закрыл их. Как сквозь вату, он услышал бормотание:
— Ты его мало-мало убивай. Ай, нехорошо!
— Глохни, вертухай, шнифты выбью! — раздался рык Басмача.
— Керим пугать не надо. Керим пуганый, — прозвучал ответ.
Затем Саруханова потянули за ноги, тянули долго, потом он почувствовал, как кто-то брызгает ему в лицо холодной водой. Он снова попытался открыть глаза — красная пелена немного рассеялась. Над ним склонилось лицо тюремщика Керима.
— Живой, — констатировал он. — И куда тебя теперь? Лазарет?
— Не надо в лазарет, — прохрипел Саруханов, — там все равно прибьют.
— Кто прибьет? — спросил Керим.
— Кому надо, тот и прибьет. Говорил я следователю.
— Ай-яй, — пробормотал Керим, — лазарет тебя надо, а нельзя. Старый камера тебя посажу, там никого. Будешь лежать, не помрешь?
— Постараюсь.
— Только тихо-тихо ходить надо, — предупредил Керим. — Молчать. Чтобы сам своих шагов не слышал. Пусть думают, что ты умер.
Идти, к счастью, было недалеко. Керим открыл дверь, и Саруханов оказался в своей одиночке, той самой, которую оставил совсем недавно. Какой родной и спокойной она ему показалась!
Он лег на койку. Теперь все тело начало болеть. Шок прошел. Было очень больно, причем не снаружи, а где-то внутри. «Отбили, сволочи, все нутро. Умру, наверно, — спокойно подумал Саруханов. — Но зато я им не дался».
Глава девятая НУЖЕН ТРУП
1
Телефон затрезвонил рано. Сначала Романовой казалось, что это ей снится — уже давно ей и по ночам виделась почти без вариантов сыскная работа, — но затем она поняла, что это явь, и, на ходу набрасывая халат, подошла к телефону.
— Ну, говорите, — хриплым спросонья голосом сказала Романова.
— Шурочка, — раздался в трубке знакомый голос Меркулова, — прости, что разбудил, но дело очень срочное. У тебя есть труп?
—Что? — только и смогла вымолвить Романова.
— Это, конечно, не телефонный разговор. Жду тебя на Петровке, а ты пока сообрази, нет ли где неопознанного трупа.
В трубке раздались короткие гудки. Романова еще некоторое время стояла, слушая их, и только потом положила трубку. Она решительно ничего не понимала.
Однако милицейская хватка брала свое. Впопыхах жаря на кухне яичницу, Александра Ивановна уже соображала, были ли в самые последние дни неопознанные трупы. Были, конечно, теперь это стало обычным делом. Если так пойдет и дальше, то скоро расчлененных трупов в лесу будут находить больше, чем грибов.
«Был какой-то утопленник в Яузе, в парке Дубки, в Петровско-Разумовском — тело без головы; в Лефортове — голова в полиэтиленовом мешке, но не та. Что еще... И зачем Меркулову труп?» Это был самый интригующий из всех вопросов.
Он ждет ее на Петровке, а ведь надо бы заехать к Саше Турецкому в больницу, узнать, как он там... Она на миг задумалась, рассказывать ли ему о последних событиях, и решила — не стоит. Пусть отдыхает.
2
Через час, открыв дверь в палату, Романова столкнулась с уходившей Ириной, которая до работы заехала в больницу. Увидев ее, Александра Ивановна закричала прямо с порога:
— Смотри, Сашок, опять к тебе женщина! Ну, ты у нас Казанова!
— Приятно, когда о тебе говорят хорошее, — вздохнул Турецкий, — особенно незаслуженно.
— Ну-ну, — погрозила ему пальцем Романова.
Она деловито уселась на стул у кровати и вытащила из сумки пакет апельсинового сока, пачку печенья и гроздь винограда.
— Шура, да ты что! — возмутился Турецкий. — Забирай детям.
— Дети давно выросли, сами себе купят, — отрезала Романова, — а тебе надо поправляться. Тут такие дела завертелись, да ладно, сейчас не будем...
Что-то в тоне начальницы МУРа очень не понравилось Турецкому. Он знал Александру Ивановну далеко не первый год и хорошо понимал, что значат такая сухая речь и озабоченный вид.
По-видимому, случилось что-то беспрецедентное.
— Что-то с дядей, с Григорием Ивановичем? — встревоженно спросил Турецкий, — Его нашли? Слава успел мне сказать, Что он пропал.
— Ничего не знаю, — недовольно ответила Романова.— А Грязнов мог бы попридержать язык за зубами. Болтает направо и налево...
Турецкий вспомнил про Славу Грязнова. Как он не хотел впутывать дядю в это рискованное дело! А если бы это был близкий родственник самого Турецкого? Можно понять человека. Но раз-тело не найдено, значит, еще есть надежда.
— Я ему крикнул, чтобы он уходил к лесу. Может быть, он вышел на другую дорогу, да мало ли... А водитель? — спросил Турецкий.
— Водитель погиб, — ответила Шура, — прошили автоматной очередью. Несколько раненых, ты в том числе. Два милиционера из отряда Грязнова в очень тяжелом состоянии.
— Ну а что Президент собирается предпринимать? — спросил Турецкий, — Теперь надо основательно почистить спецохрану.
— Ну это вопрос не ко мне, — уклончиво сказала Романова. Она посмотрела на часы. — Пора. Я и так едва выкроила время. А тут еще вся эта свистопляска. Курс доллара чего- то прыгнул.
— Курс доллара? — по инерции переспросил Турецкий, которого это сейчас интересовало меньше всего. — Тебе-то что, Шура? У нас с тобой долларов нет и никогда не будет.
— Да, чего-то шумят все. Ну не буду пока распространяться, сама ничего не понимаю, а тут еще
