— А куда ему деваться? — ответила Галя. — Дело закрыли, выпустили его, а идти-то ему некуда. Вот он и пришел по старому адресу.
— И что же, — удивился Сивыч, — вы его пустили?
— Обещал не пить, на работу устроиться. Комната его пока пустует, — пожала плечами Галя.
— Ну и?
— Вот уже несколько дней не пьет. Дворником вроде его берут — в нашем же ЖЭКе.
Подобного поступка со стороны жильцов девятнадцатой. квартиры капитан Сивыч никак не ожидал. «А кто знает, может, после такого потрясения исправится парень, — подумал он. — Редко, но все-таки бывает».
И если пять минут назад он еще сомневался, стоит ли беспокоить самого Меркулова по такому пустячному делу, то теперь решительно снял трубку и набрал номер справочной прокуратуры России.
— С вами говорят из МУРа. Капитан Сивыч. Телефон Меркулова Константина Дмитриевича, — он что-то записал на перекидном календаре. — Понятно, спасибо. — Он сделал еще несколько звонков, а затем обратился к Гале: — Ну что ж, гражданка Крутикова, вам, кажется, везет. Меркулов находится у нас в МУРе, он в кабинете Романовой. Как только освободится, зайдет сюда. Подождите в приемной.
Дверь распахнулась. Галя повернула голову и увидела пожилого седого мужчину, в котором в тот же миг узнала молодого и обаятельного следователя-практиканта Костю Меркулова.
— Константин Дмитриевич! — воскликнула она, удержавшись от того, чтобы добавить: «Как вы изменились!» — ведь и она сама уже далеко не та миловидная молодая женщина, какой была когда-то.
Меркулов внимательно вглядывался в ее лицо.
— Где-то я вас видел, — Он покачал головой, — нет, не помню. Мне Василий Васильевич передал, что вы хотите меня видеть, но так и не объяснил толком зачем. Он и имя ваше называл, но мне оно, к сожалению, незнакомо. — Меркулов беспомощно развел руками. — Уж простите покорно.
— А я вот вас сразу узнала, — улыбнулась Галя. — А вам откуда меня запомнить. Я ведь была свидетелем. Вспомните. В конце шестьдесят седьмого года вы вместе со следователем Моисеевым расследовали дело о подпольных абортах.
Меркулов, разумеется, прекрасно помнил это дело, ведь оно было у стажера Кости Меркулова первым. Собственно, дело-то было очень простым и ясным с самого начала, потому-то его и доверили неопытному стажеру. Некий московский врач-гинеколог, Федор Федорович Турин, между прочим с большим стажем, бывший на хорошем счету у себя в больнице, подрабатывал на дому абортами. Дело раскрылось, когда у одной из женщин началось маточное кровотечение и ее пришлось госпитализировать. Через нее и вышли на Турина, которого взяли с поличным, то есть непосредственно в момент проведения операции.
Меркулов прекрасно помнил невероятное смущение, даже стыд, когда ему пришлось допрашивать пациентку Турина. Это была молодая женщина, казавшаяся невероятно бледной, даже желтой, что и неудивительно. Он все пытался выяснить, что же привело ее сюда, когда она вполне могла бы воспользоваться услугами лечебного учреждения, ведь в СССР аборты разрешены с 1955 года. Меркулову было искренне жаль эту женщину, а вот к самому врачу он никакой симпатии не испытывал и позднее на суде был неприятно удивлен, узнав, что судья дал Турину самое мягкое из всех возможных наказаний — лишение свободы на один год. Впрочем, как он узнал впоследствии, Турин не отсидел и этого. Наказание было заменено на условное. Меркулов тогда впервые заподозрил возможность подкупа суда.
Он снова взглянул на Крутикову. Неужели это та самая невезучая пациентка Турина? Да, пожалуй что и она. Такая же худая, бледная, только тогда ее можно было даже назвать хорошенькой, а теперь от этого не осталось и следов.
— Вот видите, вы меня узнали, — улыбнулась Галя.
— Давно мы с вами не виделись, — покачал головой Меркулов. — Я помню, вы все время нервничали из-за того, что о вас узнают на работе.
— Ну, с работы меня сразу же уволили, — с улыбкой продолжала Галя, — А может быть, это и к лучшему. Но я ведь хотела вас увидеть вовсе не для того, чтобы в чем-то укорять. — Она повернулась и посмотрела на Сивыча. — Мне надо вам кое-что сообщить.
Сивыч понял ее молчаливый намек и поднялся. Ему было любопытно узнать, что могла сообщить Крутикова Меркулову, и почему именно ему, но ничего другого не оставалось, как только сказать:
— Пойду узнаю, что там нового у шефа. У Нелюбина.
Когда они остались в кабинете одни, Галя подошла к окну и, глядя на поток автомобилей, медленно движущихся по Петровке, сказала:
— Помните шестьдесят седьмой год? Как мало тогда было машин!
— Да, — согласился Меркулов, немного удивленный таким вступлением, — а теперь иногда пешком быстрее доберешься до места, чем на машине.
Они помолчали.
— Так что, собственно... — начал Меркулов.
— Сейчас вы все поймете. Тогда, в шестьдесят седьмом, как вы помните, я работала в здании КГБ на площади Дзержинского. Гардеробщицей. Это произошло незадолго до нашей встречи у Турина. — Галя улыбнулась. — Потому-то я и пошла к нему, что боялась, как бы не узнали на работе, ведь я не замужем. Хотя, разумеется, им все было прекрасно известно. Очень глупо получилось. Ну да теперь это не важно.
Мы с вами встретились в конце октября, а в сентябре произошел очень странный случай.
Меркулов внимательно слушал обстоятельный рассказ Крутиковой о пропавшем немце и об оставленном им плаще, который потом взял совершенно другой человек — наш, русский.
Если бы все это рассказывал кто-то другой, Меркулов, скорее всего, засомневался бы — мало ли что может показаться, не так трудно на самом деле принять одного человека за другого, особенно учитывая, что Галя работала в КГБ. Многие из самых простых сотрудников этого ведомства настолько проникаются сознанием собственной значимости, что у них развивается нечто вроде комплекса преследования — повсюду мерещатся тайны, шпионы, вредители. Однако этой женщине Меркулов был склонен доверять, он помнил, что рассказывал о ней Василий Васильевич Сивыч.
— Причем понимаете, Константин Дмитриевич, этого немца, возможно, и не искали. И он не вышел обратно, я очень внимательно смотрела на всех, и не только на тех, кто у меня раздевался. Почему- то мне кажется, что он... он исчез не случайно.
— Так, я вас понял, — кивнул Меркулов.
— И, что интересно, того человека, который ушел в плаще этого немца, я тоже больше не видела. Хотя, как вы знаете, проработала в КГБ около месяца. После истории с Туриным меня уволили.
— Мне до сих пор неловко, что так получилось, — искренне сказал Меркулов.
— Что вы, я думаю, это было к лучшему, — махнула рукой Галя. — Так вот, недавно я увидела его. Сначала сомневалась, а потом его показали крупным планом. Это, безусловно, был он. Тот самый.
— Крупным планом? — удивился Меркулов и предположил: — Вы увидели его в кино.
— Нет, по телевизору. Оказалось, что он занимает довольно крупный пост и вовсе не в КГБ. Мне кажется, он очень опасный человек, поэтому я и решила рассказать обо всем вам, потому что я вам доверяю.
Это был большой комплимент, ведь Галя Крутикова благодаря своей уникальной наблюдательности знала об окружающих ее людях куда больше, чем они могли предположить, и потому у нее было немало оснований не доверять человеческому роду вообще. Меркулов, сыгравший в ее судьбе, казалось бы, не самую положительную роль, относился к немногочисленным исключениям из общего правила — Галя считала его честным человеком.
— И кто же это? — спросил Меркулов, понизив голос.
Галя подошла к нему вплотную и что-то очень тихо прошептала.
— Так, — сказал Меркулов. — Это скверно.
Глава девятнадцатая СОТРУДНИЦА БАНКА «МЕНАТЕП»
