– Или ее похитили, – напомнил художник.
– Ну хорошо, она исчезла, и у вас есть подозрения, что не по своей воле. Это сути дела не меняет. – Гордеев подумал, что последний раз имеет дело с клиентами из артистической среды. Головной боли от них всегда больше, чем денег.
На полу валялась вчерашняя газета, которую он так и не прочитал. Гордеев машинально просмотрел заголовки.
«В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна...»
«Большой театр отказался от услуг Николая Баскова...»
«Известный музыкальный продюсер открыл fm-радиостанцию в Подмосковье...»
«Создано противоракетное покрытие для жилых домов...»
Артемьев между тем говорил:
– ...Всегда есть подруга, которая порекомендует надеть что-нибудь более облегающее, и всегда найдется другая, которая сочувственно заметит: «Конечно, широкие штаны, солнышко, пошли бы тебе больше».
– Простите, не понял? – спохватился Гордеев.
– Ну это она так говорила.
– Альбина?
– Да.
– А, я понял! В том смысле, что ее длинноногие коллеги – те еще гадюки?
– Примерно.
– Но подождите, почему широкие штаны? Это для моделей-то? – засомневался Гордеев. – Да они же худые как щепки, им можно заголяться сколько угодно.
– Вы видели Альбину когда-нибудь? – спросил художник.
– Не помню, – честно признался Гордеев. – Я за модой не слежу. – Это было не совсем правдой, но внешний облик госпожи Артемьевой вот так сразу он припомнить не мог. Откровенными ее фотографиями на подиуме художник его не снабдил.
– У нее не типичная модельная фигура. Потому ее и модельеры все обожали.
– Понятно. Олег, давайте я к вам сегодня утром заеду, у меня тут еще дела кое-какие, – Гордеев отвел трубку ото рта, открывшегося в широком зевке.
– Ладно, как скажете, – устало пробормотал Артемьев. Кажется, он и правда вырубался. – Я вообще-то хотел сказать, что я ее дневник нашел...
– Что?! И вы молчали?
– Да в нем ничего интересного нет. Как это вы говорите – никакого фактического материала, просто дичь какая-то женская...
– А это уж не вам судить! – рассердился Гордеев и скомандовал: – Значит, так. Никуда из дома, слышите меня, ни ногой, до моего приезда! – Что, впрочем, не помешало адвокату тут же уснуть, прямо в кресле с чашкой в руке. Продлилось это, правда, недолго. Плетеная спинка кресла врезалась-таки в спину, и Гордеев, открыв глаза, снова вздохнул, поставил чашку на пол и пошел в ванную.
11
Через час он был в мастерской Артемьева. Сначала художник протянул адвокату какой-то журнал, где его супруга рекламировала нижнее белье, – Гордеев специально попросил что-нибудь подобное. Юрий Петрович убедился, что Альбина действительно дамочка весьма эффектная и отнюдь не заморена суровыми диетами.
Передавая адвокату ежедневник, на треть заполненный разболтанным девичьим почерком, Артемьев сказал:
– Это же мелочи, я пока вас ждал, изучил тетрадку вдоль и поперек. Тут нет ни единого слова, которое могло бы что-то подсказать. Ни имени, ни телефона, ни адреса, ни упоминания города или гостиницы. Что за чертов фотограф, с которым она связалась? Если даже это правда, то наверняка ведь он не фотограф, а кто-то другой, и... впрочем, сейчас их столько развелось. Школьники задницы своих соседок мобильными телефонами фотографируют... Прогресс, черт бы его взял.
– Мелочи, говорите? – пробормотал Гордеев, листая дневник. – Вот уж не думаю. Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы учимся меньше страдать и больше радоваться.
Артемьев бросил на адвоката какой-то мутный взгляд и заметил:
– Да вы философ... Хотя это и не вы придумали.
– Еще бы, – подтвердил Гордеев. – Я вообще не изобретатель, я ничего не придумываю, я обдумываю уже состоявшиеся события. За это вы мне, между прочим, и платите.
– Да... Сейчас, – сказал Артемьев, глядя в потолок, – сейчас скажу... Вот! Это сказал Сэмюэль Джонсон, поэт... английский, кажется?
– Браво, – сказал Гордеев. – Честно сказать, я и сам уже не помню, у кого это прочитал. Но послушайте, Олег, если у вас такая блестящая память, может, вы сумеете вспомнить еще что-нибудь имеющее отношение к делу? Может быть, какие-нибудь особенности разговора с Альбиной? Посторонние голоса? Дополнительная информация?
Но Артемьев лишь грустно покачал головой.
Гордеев решил, что либо так оно и есть, либо художник в момент разговора с ней был настолько взволнован (а то еще и нетрезв), что ни на что не обращал внимания.
Гордеев взял дневник и уселся с ним на диван.
– Выпьете чего-нибудь? – спросил Артемьев.
– Лучше подумайте насчет завтрака. Я не завтракал и проголодался.
Артемьев кивнул, подтащил табурет и сел напротив адвоката, не сводя с него глаз, пока тот читал. Гордеева это не слишком нервировало, и он сосредоточился на записях Артемьевой.
«
