Гордеев закрыл дневник. Он склонен был согласиться с Артемьевым. Из этой писанины много не выжмешь. Хотя отдельные вещи представляются примечательными. Подиум, например, ей надоел. Охота за мужчинами – напротив, привлекает все больше.
Одно несомненно: Альбина Артемьева – личность незаурядная, и исчезнование ее тоже может иметь нестандартные причины. Как там? «Однажды он захочет поближе познакомиться со смутным объектом своего желания, всесторонне его исследовать, потрогать, поиграть с ним...»
Что, если, например, она помешана на сексе и пытается реализовать свои идеи на практике, что у нее с чокнутым художником не очень-то получалось? К сожалению (или к счастью, кто знает?), вполне возможен вариант, что все то, о чем говорили по телефону она сама и мифический Финкельштейн, – правда, то есть у Альбины роман. Надолго ли – другой вопрос. Может быть, девчонка нагуляется и вернется. Как там было у «Наутилуса»? Она читала мир, как роман, а он оказался повестью.
Гордеев протянул дневник назад Артемьеву:
– Олег, вы можете вспомнить, что происходило в эти дни, которые я подчеркнул? Я понимаю, времени прошло уже прилично, и все же?
Художник почесал затылок:
– Да, задачка, прямо скажем. Хотя один ответ у меня сразу есть. На Новый год мы поругались и не могли помириться до старого Нового года. А там ведь внутри еще есть праздники...
– Какова была причина ссоры?
– Нам пришлось съездить к моим родителям, и Альбина что-то не поделила с моей матерью... А! Вспомнил. У нее было слишком откровенное платье. Слово за слово, вспыхнула ссора, нам с отцом едва удалось их утихомирить.
– Альбина вообще вспыльчива?
– В том-то и дело, что нет, – художник озадаченно потер кончик носа, как бы прокручивая перед собой заново семейную мизансцену. – Она такая, – он сделал движения руками, – вот такая и еще такая.
– Да, это нам сильно поможет, – мрачно заметил Гордеев.
– Сами попросили. Ладно, давайте завтракать, что ли?
– Мысль неплоха, а что вы предлагаете? Где вы тут готовите? Или хотите куда-то сходить?
– Нет, я пошлю Востросаблина... – Тут взгляд Артемьева буквально остановился. – Хотя не знаю, – задумчиво сказал Артемьев. – Наверно, Востросаблин еще спит...
– Это кто вообще?
– Сложно объяснить, последние несколько дней он служит для меня натурщиком, – Артемьев махнул рукой в сторону холста, на котором было изображено что-то невероятно волосатое. И тут он подпрыгнул: – Черт, он же, наверно, последний, кто ее видел, он же ее в Шереметьево провожал, когда Альбина улетала!
– Кто такой этот Востросаблин?
Оказалось, что Педро Востросаблин был аргентинским подданным, приехавшим в Москву по делам какой-то рекламной фирмы, да так тут и застрявшим с конца 90-х годов. Был он не то визажист, не то рекламный агент, не то специалист по какому-то специальному маркетингу, и всегда при деньгах. Он стал завсегдатаем богемных вечеринок и подружился с четой Артемьевых, проводил с ними немало времени. Этому, впрочем, мешал Бомба (Долохов) – они с Востросаблиным друг друга просто терпеть не могли, аргентинец не считал его настоящим музыкантом, а Бомба уверял Артемьевых, что такие вот «грязные латиносы» – настоящие кровососы на шее трудовой интеллигенции.
По происхождению Востросаблин был русским, так что общение с ним затруднения не вызывало. Он говорил по-русски чисто, но с неповторимым мягким акцентом. Востросаблин влюбился в Москву. Он почему-то был приятно поражен тем, что москвичи спокойно ходят по улицам с бутылкой пива, а то и водки, и особенно тем, что так поступают девушки. Однажды Востросаблин с Артемьевым у станции метро «Речной вокзал» ждали фирменный автобус «Икеи», чтобы купить какие-то единственно в этом магазине имеющиеся стеллажи, и когда автобус подошел, из дверей вывалился совсем пьяный мужчина и со всего маху ударился головой о землю. Больше всего аргентинца удивило то, что никто из прохожих даже не остановился, чтобы оказать ему помощь. Только он сам и Артемьев пытались что-то сделать. Им уже мерещилось самое худшее – ведь человек лежал без движения несколько минут. Но как только Педро стал набирать номер «скорой помощи», упавший как ни в чем не бывало поднялся, отряхнулся и побрел восвояси. Это было одно из самых сильных его впечатлений на земле предков. Любимым выражением Востросаблина с тех пор стало «Еsto es Rusia», то есть «Россия, черт возьми!». Что тут еще объяснять.
– И как его найти? – спросил Гордеев. – Этого горячего латинского парня?
– Сейчас позвоню...
Жил Востросаблин по соседству, через подъезд, снимал трехкомнатную квартиру. Артемьев позвонил аргентинцу, и оказалось, что тот еще спит, кажется, в окружении не поддающегося учету количества женских особей. Артемьев не стал ничего требовать от сонных девиц, а отправился за Востросаблиным лично.
Гордеев тем временем снова принялся разглядывать дневник. Что-то цепляло там все-таки его глаз, вот только что, он не мог пока сообразить.
Гордеев напрягся. Он даже не стал пересматривать подчеркнутые места, он все отлично помнил. Неглупые женские мысли о сущности своей сексуальной энергетики. Ну и что?
У Альбины были какие-то проблемы с мужем на этой почве? Может быть, да, может быть, нет. Опять- таки ничего конкретного эта идея не давала.
Так в чем же дело?
Хорошим воспитанием наша память не отличается, подумал Юрий Петрович.
Стоп. Он читал сегодня еще кое-что. Когда он был дома, он читал, сидя на балконе, вчерашнюю газету. Хотя это не совсем точно. Она лежала на полу, а он даже не поднимал ее. Но тем не менее он помнит, что обратил на нее внимание. Почему? Потому что кончается на «у»! Он прочитал заголовки. Что-то про Балтику, про театр, про кино и про защиту крыш домов от возможных терактов.
Гордеев закрыл глаза и представил себя дома, сидящим на балконе. На полу газета. Он поднатужился, и перед глазами всплыл крупный заголовок:
«Новый главный тренер ЦСКА, прославленный в прошлом хоккеист Вячеслав Быков, нашел общий язык с
