ее. Характер-то у Катьки не сахар.
– Кто был ее последним увлечением?
– Последним? Гм... Я несколько раз видел ее с каким-то парнем. Так, ничего особенного. Не звезда, не миллионер, не политик. Точно не помню, кто он, но по-моему, чуть ли не слесарь из автосалона. А может, токарь? В любом случае, простой работяга.
– Вас это не удивило?
Актер повернулся и посмотрел на Турецкого.
– Меня? А почему это должно было меня удивить?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Александр Борисович. – Гуляла с политиками и толстосумами, а тут снизошла до простого слесаря.
Бычихин улыбнулся.
– А я свечку над их постелью не держал, – иронично сообщил он. – И почему она его выбрала, не знаю. Может, у него мужское достоинство размером с баклажан? А может, мозги, как у Эйнштейна? А может, это судьба. Помните, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите»? «Любовь выскочила перед нами внезапно, как убийца с ножом в руке». Может быть, Данилов – ее Мастер, а она – его Маргарита.
При этих словах лицо артиста приобрело какое-то странное выражение. Впрочем, выражение это было мимолетным, и Александр Борисович не взял его в расчет.
– Да уж, Динила-мастер, – усмехнулся Турецкий, погруженный в свои мысли.
Бычихин внимательно на него посмотрел и вдруг рассмеялся.
– Вы знаете, Александр Борисович, женское сердце вообще загадка! Они и сами себя не знают, куда уж нам? «Нам только в битвах выпадает жребий. А им дано, гадая, умереть!»
– Мандельштам?
Актер улыбнулся.
– Пастернак. Так что, Александр Борисович, если вы рассчитывали найти в моем лице помощника, то вынужден вас разочаровать. Я мало общался с Катей вне сцены и совершенно не представляю, куда она исчезла.
– Ясно. А кто может быть в курсе? С кем она дружила?
– Катя-то? Да ни с кем. Она была, что называется, alone wolf. Одинокая волчица. Так что, сплошной феерией ее жизнь не назовешь.
Турецкий затянулся сигаретой и спросил:
– У нее был настолько тяжелый характер?
– Не то чтобы тяжелый. Я бы сказал, неуживчивый. С ней можно было быть приятелем, но другом... – Актер грустно улыбнулся и медленно покачал головой.
– А в чем выражалась ее неуживчивость? – спросил Турецкий. – Она с кем-то ссорилась? Ругалась? Может, выясняла с кем-то отношения?
– Нет-нет, ничего подобного, – заверил Турецкого актер. – Она всегда была корректна и сдержана. Когда шутили, улыбалась, когда жаловались на жизнь, кивала. Но мыслями она в это время всегда была далеко. Вы читали Герберта Уэллса?
– Кое-что.
– У него есть один забавный рассказ. Там человек просыпается утром и обнаруживает, что видит перед собой берег моря и пальму. Он пытается дотронуться рукой до пальмы, но рука проваливается и натыкается на какую-то вазу, хотя никакой вазы не было видно. Смысл в том, что мужчина по-прежнему был в своей городской квартире, но взгляд его каким-то образом переместился за тысячу миль, на берег моря.
– Действительно, забавно, – сказал Турецкий.
Актер улыбнулся.
– С Катей та же история. Она слушает вас, смотрит на вас, но взгляд ее блуждает далеко отсюда. Она смотрит на вас, а видит перед собой полосу морского прибоя и заходящее солнце. И так всегда. Как видите, дружить с такой девушкой очень нелегко.
– Действительно, – согласился Александр Борисович, пуская дым. – А сколько лет она уже в театре?
– О, много! Мы пришли с ней почти одновременно. Постойте... когда же это было? – Бычихин задумался. – Лет пять... Нет, шесть назад! Катя тогда только-только закончила театральное училище и пришла работать в театр.
– Где она училась? – спросил Турецкий.
– В Ленинграде... То есть, в Петербурге. В ЛГИТМИКе. Слышали про такой?
– Слышал.
Актер протер лицо влажной салфеткой и сказал:
– Вот, в общем-то, и всё, что я о ней знаю.
Переговорив с Фальстафом, Александр Борисович встретился поочередно с принцем Гарри, Готспером, Нортумберлендом, леди Мортимер и трактирщицей мистрис Куикли. Однако все они, вместе взятые, знали о Екатерине Шимановой не больше, чем Фальстаф.
Выходя из театра, Турецкий нос у носу столкнулся с Шимановым.
– Как продвигается расследование? – осведомился тот.
– Нормально.
Турецкий хотел уйти, но Шиманов удержал его, положив руку на плечо.
– Я не хочу, чтобы вы считали меня своим врагом, Александр Борисович, – пробасил он. – Вы играете на моей стороне, поэтому в этом деле мы с вами – коллеги.
– В «этом деле»? Если не ошибаюсь, речь идет об исчезновении вашей дочери. А вы говорите об этом, как о бизнес-проекте. Странный вы человек, господин Шиманов.
– Я никогда не паникую раньше времени, – сухо сказал Сергей Николаевич. – Это мое основное правило, и я намерен следовать ему до конца.
– Вы просто железный дровосек, – усмехнулся Александр Борисович. – Между тем, возможно, что вашей дочери уже нет в живых.
Шиманов сдвинул брови и холодно произнес:
– Тем хуже для вас.
Турецкий посмотрел на руку бизнесмена, по-прежнему лежащую у него на плече. Шиманов разжал пальцы и убрал руку.
– Мой телефон у вас есть, – сказал Сергей Николаевич. – Можете звонить мне в любое время дня и ночи.
– Вы будете в городе?
Шиманов покачал головой:
– Нет. Завтра я уезжаю по делам. На пару дней. Но если я понадоблюсь, я прилечу.
Александр Борисович хмыкнул.
– Какая жертвенность. Всем бы таких отцов.
– Роль отца – самая сложная роль из тех, что мне доводилось играть, – медленно ответил на это Шиманов. – Я делаю всё, что могу, чтобы сыграть не хуже других.
– Браво, – сказал Турецкий. – Вы ошиблись всего в одном пункте.
– В каком?
– Отец – это не роль. Всего доброго!
Турецкий повернулся и зашагал прочь от театра. Впереди у него была, возможно, самая важная встреча за сегодняшний день.
12
Он вышел из гаража, с грохотом закрыл дверь, вставил ключ в замочную скважину и дважды с щелчком повернул его. Затем вынул изо рта окурок и швырнул его в лужу. Повернулся, чтобы идти, и увидел при свете фонаря, что к гаражу неспешной походкой приближается высокий мужчина.
«Кажется, у тебя снова гости, Леша», – сказал он себе, усмехнулся и сунул руку в карман. Мужчина остановился, не дойдя пяти шагов, посмотрел на него и сказал:
– Добрый вечер! Вас зовут Алексей Данилов?
Алексей чуть склонил голову набок и сказал:
