– Она ждет тебя, – сказал Фальстаф. – Но ты всё не идешь. Почему ты медлишь?
Турецкому показалось, что красавица чуть-чуть приоткрыла глаза и едва заметно усмехнулась. По спине Турецкого пробежал холодок.
– С чего ты решил, что она ждет меня? – испуганно спросил он у толстяка.
– Ты приехал в наш город, чтобы найти ее, – веско ответил тот. – Но ты пока не торопишься. Ходишь вокруг да около.
– Но я... – Александр Борисович поднял взгляд на Фальстафа и сглотнул слюну. – Но я не знаю, где она. Я даже не знаю, жива ли она.
Толстяк усмехнулся и произнес глухим, словно идущим из-под земли голосом:
– Она гораздо ближе, чем ты думаешь. А теперь прощай. Я не стану тебе помогать.
– Но почему?
– Потому что тебе придется убить меня, – ответил Фальстаф, и голос его стал сух и холоден. – Убить, – повторил он.
С этими словами толстяк повернулся на каблуках старомодных туфель и зашагал прочь. Александр Борисович смотрел ему вслед, пока большую, шарообразную фигуру не поглотили сумерки.
Потом он снова посмотрел на девушку. Однако никакой девушки на земле не было. Теперь там лежал маленький белый прямоугольничек. Турецкий нагнулся и поднял его.
– Клуб «Феерия», – прочел Александр Борисович.
Название было знакомым. Турецкий вздохнул и опустил руку в карман, намереваясь достать сигареты, и вдруг почувствовал, что из темных зарослей кто-то пристально смотрит на него. Сунув в рот сигарету, Турецкий скосил глаза на заросли, а сам, тем временем, достал из кармана зажигалку.
В темных зарослях послышался глуховатый, сдавленный звук – не то рычание, не то ворчание. Александр Борисович спокойно закурил сигарету, выпустил облако дыма.
– Выходи, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я знаю, что ты там. Выходи, и давай поговорим как мужчины!
Колючие ветви зарослей дрогнули. Александр Борисович увидел, как из зарослей высунулась рука в черной перчатке. Она потянулась к Турецкому, удлиняясь, подобно телескопической антенне. Черные холодные пальцы коснулись горла Александра Борисовича. Он отпрянул и закричал.
Пробуждение было тяжелым. Турецкий не сразу понял, что лежит в постели. Халат его взмок от пота. Сердце бешено колотилось. За окном еще было темно. Александр Борисович взял с тумбочки мобильный телефон и глянул на время. Шесть часов утра!
Сняв халат, Турецкий снова лег в постель. В голове теснились мрачные мысли и предчувствия. Но Александр Борисович заставил себя расслабиться, и вскоре снова уснул.
45
В театре «Глобус» вновь был аншлаг. Поглядывая на публику, Турецкий удивился тому, что большинство зрителей одето не только модно, но и стильно. В Москве люди одевались из рук вон плохо. Впрочем, как и в любой столице мира, кроме, разве что, Парижа.
Взять к примеру Италию. В каком-нибудь провинциальном городке, типа Римини, выходя прогуляться по улицам, горожане одеваются так, что любого из них можно поместить на обложку журнала мод. Тогда как в Риме люди одеты кто во что горазд: небрежно, безвкусно, да и не всегда чисто.
Александр Борисович вздохнул: смотреть «Генриха IV» второй раз почти подряд было для Турецкого испытанием нелегким.
Толстяк Фальстаф разгуливал по скрипучим доскам сцены и, посмеиваясь, балагурил:
– Здесь тебе не Лондон, где я увиливаю от любой расплаты, здесь орудуют без рассрочки, и всё больше по голове.
Фальстаф достал из кармана полосатых штанов платок и вытер распаренную шею.
– Но черт возьми, – простонал он, – я вспотел в панцире, как расплавленный свинец, и стал такой же тяжелый. Кстати сказать, пронеси, Господи, свинец мимо меня! Я вполне удовлетворен тяжестью собственных кишок и не хочу добавочного веса...
«Всё-таки чертовски хорошо играет, – подумал Александр Борисович. – Хоть и фактура у него фальшивая. Да и возрастом не вышел».
Турецкий вспомнил тощую, долговязую фигуру артиста Бычихина и усмехнулся.
Между тем, на сцене появился еще один герой пьесы – принц Генри. Он протянул руку к Фальстафу и потребовал:
– Ты здесь без дела? Одолжи мне свой меч!..
– Возьми, если хочешь, мой пистолет. – С этими словами Фальстаф вынул из кобуры бутылку и протянул ее принцу.
– Смотри не обожгись, – насмешливо предупредил он. – Он разогрелся от работы. Хересу в нем достаточно, чтобы похерить целый город!
Отвлекшись от размышлений, Турецкий поймал себя на том, что вновь с интересом наблюдает за действием, разыгрываемым на сцене.
Наконец, спектакль подошел к концу. Фальстаф шмыгнул носом и добродушно проговорил стоявшему перед ним судье Шеллоу:
– Сэр, я дал вам честное слово. Не боитесь. То, что вы сейчас видели, одна комедия!
– Как бы эта комедия не затянулась до вашей смерти, – заметил этот суровый, костлявый тип.
От этих слов на душе у Александра Борисовича заскребли кошки, и он вынужден был одернуть себя. «Не расслабляться, Турецкий. Что за упаднические настроения?»
Тихим фоном заиграла музыка, и со сцены были произнесены заключительные слова пьесы. Актер произнес их велеречиво и в то же время иронично:
– Держу пари, что год не истечет,
Мы снарядим во Францию поход.
С согласья короля про это дело
Мне при дворе недавно птичка пела.
Идёмте!
Музыка заиграла громче, и актеры, кто горделиво подняв голову, а кто уныло «повесив нос», покинули сцену. Публика взорвалась шквалом аплодисментов. Турецкий поднялся с кресла и стал пробираться к выходу.
– А, достопочтенный сэр Турецкий? – Актер Бычихин повернулся к Александру Борисовичу вместе с креслом и пожал ему руку. – Давно не виделись. Вы смотрели пьесу?
– Смотрел, – кивнул Турецкий.
– И как вам?
– Как всегда, – на высоте.
Бычихин откинулся на спинку кресла и засмеялся.
– Спасибо за комплимент. Впрочем, сегодня я, и впрямь, был в ударе. А вы становитесь нашим постоянным зрителем, Александр Борисович. – Бычихин вскинул руку и весело продекламировал: – От вас так и веет миром, мистер Сайленс! Вам, наверное, хорошо в мировом суде!
– В суде мало кому бывает хорошо, мистер Фальстаф, – усмехнулся Александр Борисович. – Вам-то там точно не понравится.
– Гм... – Бычихин поскреб ногтем нос. – Последнюю реплику вы адресовали Фальстафу или мне?
– Боюсь, что вам, – сказал Турецкий.
– То-то мне показалось, что она прозвучало как-то слишком мрачно. Выходит, вы пугаете меня судом? Но за что? Чем я провинился перед вами и законом, Александр Борисович?
Бычихин говорил весело, но в его веселом голосе явственно слышались тревожные и настороженные нотки.
– А знаете такую присказку: у каждого взрослого человека в прошлом есть что-то такое, за что его вполне можно посадить? – в тон Бычихину поинтересовался Александр Борисович.
– Это всего лишь слова, – возразил артист. Он повернулся к зеркалу и продолжил стирать с лица грим специальным тампоном. – Я за собой никакой вины или греха не чувствую. Кроме первородного, конечно, – добавил он с улыбкой. – Но тут уж пусть в меня кинет камень тот, кто...
