встретиться. Я даже могу сказать, сколько раз он мне звонил – три. Первый раз в начале декабря и застал меня буквально на пороге – я уезжал в командировку в Оренбург. Только вернулся – Поливанов позвонил и сказал, что это дело передано другому следователю. Поэтому наша гипотетическая встреча отменилась. Никакой другой следователь со мной не связывался. А семнадцатого января неожиданно позвонил Юрий Павлович, и мы договорились встретиться во вторник, восемнадцатого. На следующий день город узнал о его гибели.
– Скорее всего, Поливанов собирался поговорить с вами о том же, о чем захочу узнать я. С погибшим генеральным директором Дулепиным у вас были хорошие отношения?
– Да, весьма доверительные. Мы действовали слаженно, между нами не возникало, если так можно выразиться, антагонистических противоречий.
– Тогда расскажите, какие события вокруг завода предшествовали гибели Евгения Трофимовича.
Откинувшись на спинку кресла, Запольский почесал затылок:
– Даже не знаю, с чего начать. Незначительных происшествий не перечислишь, но они никакого принципиального значения не имеют. А вот главной головной болью последнего года было то, что Дулепина заставляли продать свой бизнес, то есть завод.
– Он владел контрольным пакетом акций? – уточнила Светлана.
– Да, у него было шестьдесят шесть процентов. И городские власти на него давили со страшной силой. Мотивировали они это тем, будто делают ставку на земляков, зеленодольцы якобы выражают сильное недовольство засильем легионеров, которые не дают им возможности успешно развивать собственный бизнес. А Дулепин – москвич.
– Кто конкретно вел такие разговоры?
– Владимирцев, мэр.
– То есть вызывал его к себе и...
– И вызывал, и звонил, и приезжал сюда, и насылал всякие проверочные комиссии. В конце концов достал он все-таки Евгения Трофимовича, невмоготу стало, и тот решил выставить свои акции на аукцион. Тут новая заморочка. Мэр ему заявляет: нет никакого аукциона – акции купит Гордиенко.
– Начальник УВД? – поразилась Светлана.
– Его сын, Анатолий. Такого замечательного сына воспитал полковник, что ему понадобился непременно завод. Ну у Дулепина было безвыходное положение, пришлось продать. Сумма сделки два с половиной миллиона долларов. Он уже смирился с потерей, говорил мне, что займется в Москве другим бизнесом, тогда ему будет спокойнее. Короче говоря, подписал соглашение и стал ждать денег. На его счет пришло восемьсот тысяч, то есть треть. Он спросил, когда будут остальные. Толя Гордиенко сказал, что через месяц. Будто бы у них произошел неожиданный облом и всю сумму сразу заплатить нет возможности. Дулепину ничего не оставалось делать, как ждать. Прошел месяц – денег нет, второй, третий. Евгения Трофимовича успокаивал и мэр, и старший Гордиенко. Говорили, что, мол, со дня на день деньги будут. Но он видел, что дело не двигалось с мертвой точки, возмутился и решил признать сделку недействительной. Нанял московского адвоката, хотел обратиться в суд, но... – Всеволод Михайлович тягостно вздохнул, – не успел, погиб.
Перова помолчала, чувствуя, с каким трудом собеседнику дался этот рассказ, потом спросила:
– Откуда возникла фамилия Балясникова?
– Это тайна, покрытая мраком. Но меня больше удивило участие в этом деле Гордиенко. Откуда у него такие деньги! Скорей всего, это с самого начала делалось для Балясникова. Просто чужими руками. Но утверждать ничего не могу. Это только мои предположения, которые нуждаются в проверке.
– Этим я и займусь, – пообещала Светлана.
– Разумеется, предположения не совсем уж голословные. У Дулепина и у меня имелся свой крен в деятельности. Я чистый производственник, он больше занимался экономическими вопросами холдинга. Кое- что об этих проблемах Евгений Трофимович мне рассказывал, правда, я не во все вникал, поскольку не специалист.
– Например? Жаловался на что-нибудь?
– Вот один из последних примеров. Дулепин сказал, что им обнаружены случаи списания и перевода акций наших совладельцев к другим юридическим лицам. Причем по документам, хранившимся у новых реестродержателей, – получалось, что финансовые операции по трансферту ценных бумаг были проведены легально. Однако все совладельцы клялись, что ни одну из акций не продавали. Потом Евгений Трофимович выяснил, что все такие пакеты акций были куплены по генеральным доверенностям и передаточным удостоверениям, которые необходимы для вручения ценных бумаг, какими-то мелкими фирмами, а потом перепроданы Балясникову.
Перова представила мешанину из сотни бюрократических документов, противоречащих один другому, в которых начисто теряется суть. Именно это и нужно было новым владельцам металлургического – так взбаламутить воду, чтобы ничего невозможно было понять.
– Дулепин пытался разыскать эти фирмы? – спросила она.
– Это невозможно. Все они оказались однодневками. Наверное, создавались мошенниками всякий раз для одного трансферта. Сделали свое черное дело – и испарились. Генеральный собирался жаловаться в прокуратуру.
– Успел?
– Не знаю, – пожал плечами Запольский. – Нужно спросить у секретарши.
– Вы проводите меня к ней?
– С удовольствием. И представлю. А то ведь она у нас не очень разговорчивая особа.
Если кому и были на руку произошедшие на заводе события, так это директорской секретарше – у нее стало совсем мало работы. Когда Перова и Запольский вошли в приемную, Алевтина Ивановна, женщина средних лет, сидела и старательно вышивала. Светлана бросила взгляд на ее работу – это был портрет кубинского революционера Че Гевары.
Секретарша рассказала, что заявление по поводу торговли акциями Евгений Трофимович написал, оно было послано в прокуратуру, никакого ответа оттуда до сих пор не поступало. Буквально через день-другой Дулепин погиб.
– У вас, наверное, осталась копия этого заявления.
– Копия, конечно, была. Но ее потом забрал Юрий Павлович, следователь.
Светлана точно помнила, что среди бумаг Поливанова такого заявления не было.
Глава 9
Портрет в служебном интерьере
Выслушав на оперативке отчеты следователей о том, что им удалось узнать в понедельник, Турецкий пришел в хорошее расположение духа.
– Гордиенко служил в Северограде, и таинственная Оксана тоже из тех мест. Просматривается связь.
Он попросил Грязнова, чтобы тот проверил через адресный стол, жила ли в Северограде Оксана Леонидовна Балахонова.
– Неужели они могут орудовать с настоящими документами? – засомневался в необходимости такой проверки Курбатов. – Кто же так грубо работает, патрон?! Тратим силы впустую.
– Ты хочешь сказать, если они так глупо засвечиваются, их поймать проще пареной репы?
– Конечно.
– Не факт! – Александр Борисович мотнул головой. – Они могли действовать нагло, потому что у них было мощное прикрытие. Проколовшись, заметают следы. Куда делась эта Оксана из пункта обмена? Может, они ее тоже убили. Таким отморозкам убить человека проще, чем сделать фальшивые документы.
– Ну да, – скептически хмыкнул Александр Михайлович. – Фальшивые доллары делают, а подделать паспорт им сложно. Совсем, видать, идиоты.
– Саша, я повторяю: у них могла быть мощная «крыша». В таких случаях, надеясь на нее, преступники не хотят усложнять себе жизнь.
Турецкий закончил совещание, а еще до обеда снова собрал в кабинете следственную бригаду.
– Я пригласил вас, господа, – тоном гоголевского городничего произнес он, – чтобы сообщить вам преприятное известие: Оксана Леонидовна Балахонова жила и до сих пор прописана в Северограде, по
