— Все нормально? — между делом спросил Александр Борисович у охранников.
— Нет проблем, командир. Правда, вчера, когда сюда ехали, какой-то джип пытался сесть нам на хвост. Но мы от него оторвались…
— «Чероки»? Черный, с затемненными стеклами?!
— Он самый.
— Номер засекли?
— Ясное дело. Даже с ГАИ связаться успели. Номер липовый.
— Понятно, — нахмурился Турецкий. — Вот что, мужики: дело серьезное, так что вы особенно не расслабляйтесь…
Впрочем, этого он мог и не говорить, так как, по словам Дениса, это были самые надежные ребята в его команде.
После обеда, когда жара наконец стала ослабевать, Турецкий под руку с Ритой отправился немного пройтись по берегу канала. Из соснового леса на высоком откосе смолисто тянуло хвоей. Над водой с криками носились чайки. Время от времени мимо с гулом проносились «ракеты» и проплывали белые речные теплоходы.
— Даже не знаю, как мне тебя благодарить… — смущенно сказала девушка.
— За что? — пожал плечами Турецкий. — Разве я сделал что-то особенное?
— Ты спас меня, или этого мало?
— О спасении пока говорить рано. Скажем так: я на время избавил тебя от опасности.
— Тебе удалось что-нибудь выяснить?
— Почти ничего, — и Турецкий, не вдаваясь в подробности, рассказал ей о беседе с «вампиром» и убийстве Лапидуса.
— Какой ужас… Неужели это все из-за меня?
— Едва ли. Но это не значит, что для тебя все уже кончилось.
— Я боюсь, Саша, — с тревогой произнесла девушка. — И за себя, и за…
— За меня бояться не надо. Это моя работа. А тебе, пока ты здесь, ничего не угрожает.
— Но мне надо как-то сообщить маме.
— Не беспокойся об этом. Возьмешь у ребят сотовый телефон и позвонишь. Скажешь, что отдыхаешь на даче у подруги.
— У меня нет подруг, и она это знает, — вздохнула Рита.
— Почему?
— Я уже говорила тебе. Так получилось…
— Да… Ты многого о себе не рассказала. Я вовсе не настаиваю. Но чтобы помочь человеку разобраться с настоящим, полезно знать и его прошлое…
— В моем прошлом нет ничего, что могло бы иметь отношение к этому делу, — опустив голову, сказала девушка. И уселась на берегу среди высокой травы.
— Позволь мне судить об этом, — сказал он, присаживаясь рядом.
— Что тебя интересует? — помолчав, спросила Рита.
— Все… Для начала расскажи о своей семье.
Девушка вздохнула.
— Я уже говорила: мои родители работали в КГБ. Это были совершенно особенные люди. Сколько я себя помню, у нас в доме всегда царила атмосфера скрытности, тайны, недоговоренности. Родители никогда не говорили всей правды. И нас с братом учили поступать так же. Говорить одно, делать другое, думать третье. Поэтому мы всегда лгали: нашим соседям, одноклассникам, друзьям и знакомым. Это называлось «разумной дезинформацией», чтобы не вызывать подозрений. Мы выросли на лжи и дышали ложью. Порой нам казалось, что так живут все, что вся эта страна насквозь пропитана ложью. Это было невыносимо… Первым не выдержал мой старший брат. Сколько раз он пытался уйти из дома! Водился с хиппи на Арбате. Баловался наркотиками. Мать с отцом на него безжалостно давили. Пытались образумить. А он кричал, что ненавидит всех и вся, и рвался навсегда уехать из «этой проклятой страны». И в конце концов уехал в Америку. С тех пор я ничего о нем не знаю…
Мимо снежным айсбергом величественно прошел огромный белый теплоход, и девушка долго провожала его грустным задумчивым взглядом.
— А ты, — спросил Турецкий, — ты сама хотела бы отсюда уехать?
Рита отрешенно покачала головой.
— Иногда я чувствую себя здесь, как в тюрьме, и мне невыносимо хочется этого. А порой начинает казаться, что на земле просто нет такого места, где мне могло бы быть хорошо, где я могла быть счастлива…
— Ты бывала за границей?
— Никогда. Да и России толком не знаю. Путешествовала лишь по книгам и… Впрочем, это неважно.
— Как же ты можешь судить о том, чего не знаешь?
Рита покачала головой.
— Прости, Саша… Может быть, это прозвучит жестоко, но я давно поняла, что в этой стране можно родиться и умереть. Но жить здесь нельзя. Особенно — по-человечески…
Они говорили еще долго. О Ритином детстве, ее увлечении живописью, старых друзьях и знакомых. Но Турецкий чувствовал, что она так и не сказала ему самого главного. Затаила какую-то сокровенную мучительную боль, которая с недавних пор поселилась у нее в душе и не отпускала. Впрочем, он и не настаивал. Будучи опытным психологом, Турецкий окончательно убедился, что в прошлом Риты действительно нет ничего, что могло бы иметь отношение к этому делу. И отныне решительно отмел всякие сомнения в ее неискренности.
Ближе к вечеру, когда они рука об руку молча подходили к дому, навстречу вышел один из охранников и озабоченно произнес:
— Александр Борисович, вам с Петровки уже три раза звонили!
Взяв у него мобильный телефон, Турецкий отошел в сторону и быстро натюкал Славкин рабочий номер.
— Есть новости? — дождавшись ответа, спросил он.
— Не то слово! — обрадовался Грязнов, услышав его голос. — Бросай все и немедленно дуй сюда! Тут такая любопытная картина нарисовалась. В общем, есть о чем поговорить… А мне как раз пивка холодненького захотелось дернуть, — предложил он. — Так что приезжай и сообразим на двоих…
Отключив телефон, Турецкий взглянул на Риту. В глазах ее были тревога и тоска.
— Опять уезжаешь? — дрогнувшим голосом спросила она. — Я… Мне было так хорошо с тобой, так спокойно…
— Я вернусь, — обняв девушку за плечи, сказал он. И нежно поцеловал ее душистые льняные волосы.
Спустя несколько минут неразговорчивый Денискин сыщик уже мчал его на красной «ауди» в Москву. Турецкий улыбался. Перед ним стояли волнующие глаза Риты и ее приоткрытые губы…
После покушения на мальчика и гибели лейтенанта Лешко у Николая Степановича Горенко уже не осталось сомнений в крайней серьезности и опасности этого странного дела. По согласованию с руководством злополучного парнишку негласно спрятали в надежном месте, а сам капитан Горенко на следующий же день отправился в Москву, к своему старому знакомому из МУРа.
Когда-то они были закадычными друзьями. Рядовыми оперативниками начинали свою нелегкую службу. Потом их дороги разошлись. Однако Николай Степанович не сомневался, что старый приятель его не забыл и непременно поможет.
Войдя в кабинет первого заместителя начальника МУРа, он поначалу даже не узнал в этом солидном полковнике прежнего Славку Грязнова. Зато тот узнал его сразу и очень обрадовался.
— Коля! Ах ты, старый черт! Какими судьбами?!
— Да вот, товарищ полковник, — явно смутился Горенко под впечатлением трех больших звезд, сиявших у того на погонах. — Нужда к вам привела, так что не обессудьте.
