отравлением, и его не загребли. Повезло, можно сказать. Георгий навестил приятеля в больнице, принес пивка втихую, но почувствовал, что не может смотреть в его чистые глаза, а свои, скрывающие загаженную гэбэшниками душу, отводил в сторону. Посидел для приличия минут пятнадцать и ушел. Потом, на факультете, старался избегать Ковалева, а вскоре, получив диплом, уехал по распределению и вовсе забыл. За шесть месяцев Мечников так ни на кого и не настучал. Молодая интеллигенция свято блюла свой моральный и нравственный облик, боролась с пьянством и диссидентством и всерьез готовилась к строительству светлого будущего. Но Георгий Колдин ошибался, думая, что о Мечникове забыли.
Он получил распределение в лабораторию закрытого НИИ, где приходилось заниматься самыми разнообразными проблемами – от синтеза наркотиков до пищи «для космонавтов». На самом деле, по разумению Колдина, это подходило скорее для диверсантов. Это было интересно, и работа с первых дней захватила с головой. Еще приходилось периодически писать на коллег доносы. Впрочем, Колдин привык. И все было бы ничего, только вдруг позвонил человек, курировавший его в МГУ. Георгий Сергеевич с горечью понял, что это, видимо, никогда не закончится, его не оставят в покое, пока он дышит и двигается. Гэбэшник, впрочем, ничего особенного не требовал, просто сказал Колдину, что ему придется встретиться с одним знакомым по университету товарищем, от которого он и получит инструкции. И когда тот появился, Георгий Колдин наконец узнал, кто их сдал и кто является виновником всех его бед. Каково же было его удивление, когда на пороге возник Витька Дежнев. Кого-кого, а уж его Георгий Сергеевич не ожидал увидеть. Вначале хотел придушить, потом просто набил морду и спустил с лестницы.
Гэбэшник засмеялся, когда узнал об этом, и... отпустил Георгия Сергеевича на все четыре стороны. Через два года Колдин защитил диссертацию, познакомился с Беловым и стал работать в Лаборатории».
Турецкий тоже посмеялся. Что ж, Колдин выпутался. Турецкий поужинал в ближайшем кафе и остался сидеть за столиком, глядя на часы... Ну сколько ж можно было ждать?! Через полчаса негромко сказал сам себе:
– Сейчас такое начнется...
Но действительно началось, когда позвонил Студень.
– Обследование тела провели. Интоксикации по-прежнему нет, – буднично сообщил он. – А в остальном поздравляю. У него в голове...
– Пуля?
– Две. Снимаю шляпу. Вы это знали?
– Предполагал, – пробормотал Турецкий. И в кои-то веки не соврал. – А что насчет предыдущей работы?
– Докладываю. Бумага Санкт-Петербургского целлюлозно-бумажного комбината, ножичек – охотничий, трехлетней давности, не номерной, установить владельца нереально.
– Исчерпывающе, спасибо, – буркнул Турецкий, – пусть теперь мне баллистик позвонит.
Эксперт-баллистик позвонил через полтора часа, когда экспертиза была проведена.
– Что за оружие? – спросил Турецкий. – Один «макаров», а второй?
– Пистолет МП-5. Эти пистолеты обычно использует группа ФБР по освобождению заложников. Пистолет покрыт дисперсной смесью флуорополимерной смолы, тефлона и графита на термореактивной связке. Конечный результат – высокая коррозионная стойкость в условиях соленого тумана и влажности, очень малый коэффициент трения и рабочая температура до ста пятидесяти градусов при длительной работе.
– Ты мне баки не заколачивай, – рассердился Турецкий. – Откуда у нас тут элитное заграничное оружие?! Это же штучная вещь!
– Откуда он взялся – большая загадка, – подтвердил баллистик, хотя это уже было и не его дело.
– Какая там загадка? – пробурчал Турецкий в пустую трубку. – Сделать запросы куда надо. Узнать, сколько на территории России такого оружия, у кого оно есть конкретно и тэ дэ. Все загадки решаются путем отгадок.
Когда Турецкий приехал в Лабораторию, Майзель и Колдин бурно выясняли отношения. Непохоже было, что разговаривают ученые. Мат в дело не шел, но конструктивной критикой не пахло. Майзель обвинял Колдина в желании примазаться к чужой славе, Кол-дин инкриминировал Майзелю попытки на этой самой чужой славе заработать.
Турецкий понял, что делать ему тут нечего, и вышел на воздух. Стоял, думал, курил сигарету за сигаретой.
Мимо прошла Вероника, тихо бросила на ходу:
– Это спектакль. Приезжайте в трактир через полтора часа, сами увидите...
Через полтора часа Турецкий вошел в трактир. И что же увидел?
В дальнем углу мирно обедали Майзель и Колдин. При виде Александра Борисовича они чуть ложки не выронили.
– Что ж, – подсаживаясь, сказал Турецкий, – хорошо уже то, что я застал вас вместе. Значит, никакой конфронтации и нездоровой конкуренции нет, значит, вы делаете общее дело. Так?
Ученые молчали и сосредоточенно ели уху. Турецкий потянул носом:
– Похоже на щуку. Или ошибаюсь?
– Щука, – кивнул Майзель, и Турецкий вспомнил, что он рыбак.
Турецкий ковал железо немедленно.
– Господа, ну нельзя так издеваться над следователем, объясните мне все же содержание предсмертной записки. Во-первых, о каком ужасном положении пишет Белов? И о чем таком ему не стыдно?
– Не стыдно ему за работу, – сказал Колдин. – А ужасное положение – это... м-мм... отсутствие финансов на дальнейшую работу.
– Будет врать! – рассердился Турецкий. – Сколько можно темнить? Скажите мне то, что не считаете подходящим для протокола, но чтобы я понял, где искать причину его гибели.
Майзель и Колдин быстро переглянулись и снова уткнулись каждый в свою тарелку. Турецкий встал.
– Кстати, почерковедческая экспертиза подтвердила, что это писал именно Белов... Что ж, приятного аппетита. – Он сделал два шага, потом вернулся. – Чуть не забыл. Еще одна экспертиза, уже баллистическая, подтвердила, что его застрелили. Так что с запиской я вообще ничего не понимаю. – Турецкий снова подождал реакции, но ее не последовало даже после такой бомбы.
Турецкий собрался и поехал в Москву. Лемеж ему снова надоел.
Поздно вечером сидели в кабинете у Меркулова втроем – хозяин, Турецкий и Олег Смагин. Молодой следователь впервые удостоился такой чести, и, хотя обстановка была неформальная – уже за полночь – и хозяин пил зеленый чай, Турецкий – коньяк, а сам Смагин – минералку (стакан за стаканом), Олег все же чувствовал себя взволнованным.
– Ну и как ты все это объясняешь, Саша? – спросил Меркулов. – Только сказки про твою гениальную интуицию оставь для мемуаров. Сейчас я хочу видеть реалистичную картину преступления.
– Пожалуйста, гражданин начальник. Итак, пуля в черепе. Первая пуля, – уточнил Турецкий. – Не из «макарова», а из МП-5. Что делать, думает киллер? Пулю же вытащат, ясно будет, что убийство. А нужно – самоубийство. Тогда он берет журнал и простреливает через него Белову второй висок – уже из его собственного пистолета. Вторая пуля, уже не по случайности, гарантированно останется в голове. Следов пороха нет, они на журнале. В голове две дырки, как будто пуля прошла навылет. Из «макарова» – один выстрел. Точка!
Меркулов только головой покачал. На лице у Смагина читалось неприкрытое восхищение.
– Итак, пуля в черепе, ты сказал, – заметил Меркулов. – Но как ты это понял, вот что меня занимает!
– Про интуицию по-прежнему нельзя? – сверкнул глазами Турецкий. – Ну пусть тогда стажер попробует.
– Ты его уже натаскал, наверно? – подозрительно покосился Меркулов.
– Константин Дмитрич, не стыдно?!
– Ну ладно. Олег! Есть идеи?
