– Или вы мне сейчас все расскажете сами, или я вас арестую и отвезу в Москву. Такие полномочия у меня есть.
Навоша вскочил на ноги настолько взбешенный, что Турецкий готов был к тому, что он на него набросится. Но Навоша вдруг выбежал из кабинета.
Побег?! – мелькнула у Турецкого нелепая мысль. Нелепая-то нелепая, но... Турецкий поднялся на ноги.
И тут же из приемной раздалось:
– Найди мне бумаги о реприватизации особняка Капустина! Живо!
– Григорий Михайлович, да как я их сейчас найду?! – пропищала секретарша.
– Как хочешь! – загремел Навоша и вернулся в кабинет. – Будем ждать. Никуда вас не отпущу, пока не покажу. Считайте – под арестом.
Турецкий даже подивился такой уверенности в себе. Задержать помощника генерального прокурора, пусть тот не особенно и сопротивляется?
– Что вы мне покажете?
– Увидите сами! Для таких, как вы, бумага – главней человека.
Ну и лексика, подумал Турецкий. Действительно незаурядный тип. Как же он мэром стал?
– Да что вы про меня знаете? – вдруг сказал На-воша.
– Да уж кое-что знаю.
– Думаете, как такой хрен в мэры пролез? – не слушал Навоша. – А законным путем, между прочим. Город избрал! И еще переизберет, когда время придет. Потому что я работаю! Ясно вам?
Турецкий механически кивнул, слегка уже ошалев от этого медведя.
– Рассказать, как тут промышленность появлялась? Купец второй гильдии Капустин купил кирпичную солдатскую казарму и в 1864 году получил от московского генерал-губернатора разрешение устроить ткацкую фабрику. Потом другой местный деревенский богатей Шибалов открыл мастерскую по фабричному производству проволочных сит. Предприятие превратилось в завод металлической сетки. Куча рабочих мест! Потом москвичи подтянулись – забабахали тут стекольный завод. Еще больше рабочих! Каково?
– Хорошо историю знаете.
– А то! А купец Самохвалов? Купил неработающие шлюзы и из кирпичей шлюза построил дом, который и сейчас – украшение города. В нем мы сейчас с вами сидим!
– Вам есть на кого равняться.
– А я что делаю?! А эти уроды работать не дают. Кляузы, начеты...
– Какие уроды?
– А... Всякие. Выпить хотите? Турецкий покачал головой.
– Вот так, запросто, сотруднику Генпрокуратуры предлагаете?
– Я же не пьянствовать зову, а дегустировать. Новую водку запускаем. Вот!
Навоша распахнул незапертый сейф, и оказалось, что он весь забит водкой под гордым названием «На- вошинская».
Турецкому явление спиртного в сейфе что-то напомнило.
– Это для презентов приготовлено, – объяснил Навоша. – Чтоб вы не думали, что я тут один пользую.
Кто тебя знает, на что ты способен, подумал Турецкий. Может, весь сейф за день выдуваешь.
Навоша подошел к окну, распахнул его настежь.
– Знаете, я ведь родился здесь. Ни о чем особом не мечтал тогда... Историей увлекался. Любимая книжка была «Государь» Макиавелли. Вот это вещь! В ней было все, что могло понадобиться романтической душе, – засмеялся Навоша. – Удрал в Питер, в мореходку, чтобы в армию не попасть. Я мог бы связаться с морем на всю жизнь, но хоть и зеленый еще был, быстро просек, что ничего романтического в этом занятии давным-давно нет. Тяжелый ежедневный труд. Тем более что я был котельным машинистом, или, проще говоря, кочегаром. Вспоминаю свой первый выход в море. Бр-рр! Так укачало!.. Все эти разговоры про мужское братство – ерунда. Люди в море просто медленно сходят с ума. От одиночества, между прочим. Пьют – жуть. Вот тогда я и понял, какая водка – сила. Помню историю. Посреди моря на палубу вышел мужик с вещами и сказал: все, братцы, до свидания! Сейчас поймаю тачку – и домой, – Навоша засмеялся. – Вообще я много всего делал. На рынке торговал. Потом в бане работал кочегаром – сутки через шесть: читал, никто не мешал, ни от кого не зависел. Не унывал, шестым чувством ощущал, что все изменится. В восемьдесят седьмом уже новые времена начинались, ну я и разобрался, что к чему. – Он немного задумался и сказал, будто цитируя: – Новые государства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться государям, и те, где они исконно жили свободно; государства приобретаются либо своим, либо чужим оружием, либо милостью судьбы, либо доблестью.
– Макиавелли? – сообразил Турецкий.
– Макиавелли, – кивнул Навоша.
– Так что там у вас с Левшиным?
– Водку мою хочет прикрыть, зараза!
– Почему?
– Потому что не делюсь с ним, вот почему!
– А должны были отлить?
– Да хрен ему! Ну... он помог. Свел кое с кем. Пробили кое-что. Запустили кое-как. Я его в долю взял. Потом завод сгорел. Я новый организовал. – Он кивнул на «Навошинскую». – Его не позвал, потому что и себе ничего не взял. Весь доход в бюджет города! А он, скупердяй, не верит. Строчит на меня.
Турецкий подивился этой смеси бюрократического и живого разговорного языка, ярким носителем которого Навоша являлся. Александр Борисович теперь вполне представлял себе, как Навоша выиграл выборы мэра. На встречах с избирателями, наверно, такое вытворял! Если вообще у него противник нашелся.
– В общем, Левшин додумался до того, что у меня спирт неочищенный. Проверили – и будто бы правда. Областной санитарный постановил.
– А кто проверял? – У Турецкого зародились подозрения.
– Да из Москвы какие-то... А сперва Левшин хотел Белова привлечь. Его Лабораторию. Там же такая аппаратура! Он же там все мог делать. Хоть водку проверять, хоть золото из дерьма делать. А тот – ни в какую.
– Они разругались?
– Не знаю. – Навоша махнул рукой. – В общем, первую партию всю конфисковали. Полтора миллиона рублей – на ветер. Или не на ветер, а кому-то в карман. Теперь концов не найдешь.
– Я не понял, что с водкой сделали?
– Да стырил кто-то, вот что! Левшина спросите. Он же – Фемида.
– То есть остались вы с носом, господин Навоша.
– Можно и так сказать, – согласился водочный король и мэр города.
– Ну вы не расстраивайтесь, – усмехнулся Турецкий. – При ваших-то талантах. Сегодня на щите, а завтра... Кстати, не все так однозначно. Знаете истинный смысл выражения «остаться с носом»?
– Да уж понятно. То же, что и в дураках.
– Верно. Только раньше на Руси слово «нос» означало еще и подношение, так сказать, поклон, с которым проситель обращался к чиновнику. Сегодня такой «нос» квалифицировался бы как взятка. Но прежде к этому проще относились. Ни одно дело в московских приказах не решалось без подношения. А уж ценность такого «носа» зависела от важности дела, должности чиновника и благосостояния просителя. Но если дар оскорблял достоинство чиновника, то прошение отклонялось, а проситель оставался с отвергнутым подарком, то бишь...
– ... с носом, – сказал Навоша и почесал свой огромный «рубильник».
– Ладно. Теперь признавайтесь. Что это за особняк Капустина?
– Особняк Капустина – это дом, в котором находится Лаборатория. Белов арендовал помещение. И как я недавно узнал, платил неоправданно большие деньги. Огромные, блин!
– Кому платил?
– Моему заместителю, Козлову.
