– Имеющий уши... – вздохнул Турецкий. – Интересовался, короче.
– Ну вот что, имеющий уши. Это дело передают в Генпрокуратуру. Езжай в Матросскую Тишину и бери взрывника за жабры. Разберись, откуда он взялся, и размотай всю цепочку. Слишком громкая история. Это уже не личное дело Шляпникова.
– У меня же Белов?! – возмутился Александр Борисович.
– Белов мертв, – жестко сказал Меркулов. – А Шляпников – жив. Слава богу. Спасибо за это тебе и Денису Грязнову.
– Денис вообще-то здорово напортачил, – сознался Турецкий. – И я, естественно, заодно.
На это заявление Меркулов не отреагировал.
– Работай. И докладывай дважды в день... Дело Белова, разумеется, я с тебя не снимаю.
– Разумеется, – язвительно проскрипел Турецкий.
Турецкий, сидя на диване, работал с ноутбуком – готовился к допросам человека, имени которого никто не знал, тот проходил по делу как взрывник.
Ирина, привалившись к плечу мужа, без звука смотрела телевизор.
– Знаешь, Шурик?...
– Да, – сказал Турецкий, не отрываясь от экрана ноутбука, где он просматривал протоколы последних допросов.
– Как-то мне неуютно.
– Замерзла? – машинально сказал Турецкий.
– Нет, я не в том смысле. На самом деле... мне страшно.
– Ну что ты, глупенькая... – Ирина почти успокоилась, и тут Турецкий допустил ошибку: – Первый раз, что ли?
Он почувствовал, как она вздрогнула всем телом.
– Нет, сейчас не так, как обычно. Все очень сумрачно, тягостно...
– То-то я не пойму, о чем ты хочешь со мной поговорить? О разводе?
– Господи, какой ты!.. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Дочка выросла...
– Я заметил, – улыбнулся он.
– Уже неплохо. – Она помолчала. – Давай... заведем еще одного ребенка.
– ?!
Турецкий закрыл ноутбук. Слегка отстранил от себя жену, взял ее голову в руки и внимательно посмотрел в глаза. Взгляд она не отводила.
– А что, я же еще не старая.
– Ты молодая вообще-то, – осторожно сказал он. На комплимент Ирина внимания не обратила. Голос ее дрожал.
– Помнишь, как у Пастернака? Окрыленность дана тебе, чтобы на крыльях улетать за облака, а мне, женщине, чтобы прижиматься к земле и крыльями прикрывать птенца от опасности.
– Красиво, – задумчиво сказал Турецкий.
– Саш, а если с тобой, не дай бог, что случится? С кем я останусь? Ты подумай, каково мне?... С кем?... С кем я буду...
Прозрачные капельки потекли у нее по щекам.
– Со Славкой будешь.
– Господи, не шути так.
– Вот и ты, родная, не говори так. Он обнял ее крепко, и они замолчали. Турецкий закрыл глаза и вспомнил, какой она
была, когда они познакомились. Быстроглазая, легкая, прыгала на диван и сразу поджимала ноги, и юбка кругом вздымалась шелковым куполом и спадала опять... Он открыл глаза. Черт возьми, да она и сейчас не хуже!
Сколько они просидели так – бог весть. Вздрогнули от телефонного звонка.
– Александр Борисович, я квалифицировался в финал! – прокричал кто-то из трубки. Турецкий даже не сразу сообразил, что это Смагин. И уж совсем не понял, что он сделал.
– Что ты сделал?
– Буду бежать в финале чемпионата России. Десятку! Десять километров! Десять тысяч метров!
– Ну!.. Поздравляю, что ли. Рад за тебя, Олег. Сбылась мечта, выходит?
– Еще нет. Надо время приличное показать. А еще лучше – в призеры попасть. Тогда в сборную – прямая дорога.
– Думаешь, выйдет? Смагин вздохнул:
– Противники тяжелые. Дреев, Еременко... Орловский – вообще чемпион Европы.
– Ничего, дерзайте, юноша. Когда забег?
– Так завтра же! Придете? В Олимпийском. У меня билетов целая куча, а подарить почти и некому.
– Не обещаю, но... Ты, главное, выспись хорошенько. Как говорил мой дедушка, сон – делу кузнец. – Турецкий положил трубку.
– Первый раз слышу про твоего дедушку, – сказал Ирина.
– Я и сам его в глаза не видел.
– Понятно, – протянула она. – А кто звонил-то?
– Один спортсмен. Надо его в гости пригласить, кстати, славный парень. Тебе понравится. И... Нинке, может быть, тоже. А что? – Турецкий сделал вид, что серьезно это обдумывает. – Вполне в женихи сгодится. Честолюбивый. И честный. Давно таких не встречал.
Ирина мигом очнулась от своего минорно-лирического настроя.
– Сдурел? Ей пятнадцать!
– А что, ваша честь, самый возраст...
И Турецкий еле увернулся от подзатыльника.
Он проснулся от какого-то шума. Прислушался. Это были птицы. Но только не соловьи там какие-нибудь, не синички с жаворонками, под которых приятно и просыпаться, и засыпать, нет, было воронье карканье. Какой уж тут сон! Турецкий некоторое время смотрел в потолок. Потом осторожно, чтобы не разбудить жену, встал и вышел на балкон. Там, на подоконнике, всегда валялась пачка сигарет. Было уже почти светло. Вороны носились над двором и каркали. Турецкий закурил и заметил, что в движении птиц наблюдалась странная синхронность и согласованность. Каркать они не переставали.
– Можно подумать, у нас тут труп закопан, – пробормотал Александр Борисович.
– О чем ты, Саша? – ласково прошептала Ирина, кладя руки ему на плечи. Она, оказывается, стояла сзади, а он и не слышал, как она подошла.
– Ты меня напугала.
– Тебя напугаешь, – хмыкнула жена. – Так что там насчет трупа? Ночные кошмары?
– Знаешь, как нам в университете профессор криминалистики говорил? – Турецкий на мгновение задумался. – Без умения строить версии, то есть способности воспроизводить точные картины уже прошедших событий из крупиц фактов и улик, нет следователя. В идеале же следователь должен быть начинен этим умением от природы. Высокая требовательность в отборе материала, критичность в его оценке и свободное пространственное воображение...
– Неужели ты все это помнишь? – поразилась Ирина. – Через столько-то лет?
– Плохая память – мой конек, – заметил Турецкий.
– Как же плохая?!
– Так ведь за столько-то лет я наверняка эти постулаты сам сто раз перелопатил, – ухмыльнулся Александр Борисович. Вон смотри. – Турецкий кивнул на птиц, которые все не унимались.
– Действительно необычно. Но только ведь ворон и ворона – это разные птицы.
– Значит, нет трупа?
– Значит, нет, – успокоила жена. – Пойдем поспим еще?
...Турецкий вошел в одиночную камеру. Там, на койке, сидел молодой человек с заурядными чертами лица и прозрачными, будто выцветшими, глазами.
Увидев Турецкого, Ларин сделал движение, словно хотел попятиться. Конечно, он узнал человека, на которого напал в подъезде дома на Фрунзенской. Он помнил этот странный заказ: не убивать – напасть, но
