лайф...».
Новость была просто очаровательной. Ну и что же делать будем теперь? Ломать себе голову дальше или послать всех к черту, открыть профессору Осипову тайну его дочери, и пусть уж он сам разбирается со своими проблемами? Серьезный, между прочим, вопрос.
Но пока «Глория» станет его решать, у этих молодых, судя по тому нетерпению, которым «кипят» оба, могут случиться неприятности. Не в том смысле, что до Брентона дойдут слухи о странном для невесты поведении его подруги, хотя у разъяренного Хлебникова или того из его коллег, кто остался еще на свободе, руки-то развязаны, а месть может оказаться действительно отвратительной и непредсказуемой. Сайт в их полном распоряжении, и они наверняка контролируют встречи и послания своих «клиентов». А к Юлии Осиповой у того же Хлебникова тем более может найтись масса серьезнейших претензий. Все-таки две ее «протеже» оказались на поверку не теми, за кого себя выдавали. Тут и на подставу похоже! А загнанный в угол зверь вдвойне опасен. Девушка и сама, похоже, не до конца понимает, в какую ловушку угодила и куда она так настойчиво затягивала свою подругу Наташу, даже сердилась, когда та отказывалась. Ну а Нинка – это другое дело, ее она вести туда не хотела. Но, вероятно, проговорилась Хлебникову, а тот немедленно клюнул: еще бы, такой кадр! Для его посетителей извращенцев – самый цимес! Он же видел, что Нинка врет про свой возраст, но не остановился. А потому что понял: заступиться за нее некому. Он бы и маму использовал.
А что касается Брентона, то без веских аргументов в пользу его честности и открытости может служить лишь подробнейшее досье на него. А не то, что он вывесил на форуме. И кто это может сделать? Макс недвусмысленно намекал на Питера Реддвея, руководителя международной школы по подготовке специалистов по борьбе с террором. Школа эта размещается в Германии, у подножия Альп, в Южной Баварии, в маленьком курортном городке Гармиш-Партенкирхен. В свое время, сразу после организации этой школы, Александр Борисович даже преподавал там основы следственного дела. Считался заместителем Питера и до сих пор сохранял с ним дружбу. Иногда ездил, встречался, нередко и Пит, бывший кадровый разведчик США, то есть враг номер один, был заместителем директора ЦРУ, приезжал в Россию. Теперь все у них было давно позади, и сезон вражды, как говорил Реддвей, закончился. Не все в Штатах, правда, разделяли его точку зрения, но Питер помогал всегда другу Алексу, даже звал его продолжить в школе совместную работу по воспитанию уникальных кадров.
В свою очередь, у Пита были верные друзья в Англии, иначе как бы Нинка с такой легкостью поступила в Кембриджский колледж? Эта байка про отдаленную родню в Англии могла произвести впечатление только на такого мерзавца, как Хлебников, у которого глаза уже затягивала пелена порочной похоти. Умный бы и трезвомыслящий на такую удочку не клюнул. Или уж, во всяком случае, хорошо и не раз бы проверил. И тем не менее...
Значит, Пит!
– Поступим так, – предложил Александр Борисович Максу. – Ты прямо сейчас составляешь подробнейшее – из того, что есть, – досье на этого типа, я звоню Питу и объясняю на пальцах ситуацию. Затем мы кидаем ему досье и умоляем о помощи, мол, чистая душа гибнет от неразделенной любви или что-то еще в этом роде. Сроку даем ему... вчера, да, именно так, Питер поймет и примет на себя ответственность. А работать быстро он умеет и других заставлять тоже. И затем ждем. И больше никаких шагов пока не предпринимаем, поскольку они могут быть чреваты. Не для нас, естественно, а для Юлии. Согласен?
Макс кивнул и положил пальцы на клавиатуру. А Турецкий взял трубку мобильника. Не надо телефонный номер вспоминать, не надо старательно тыкать в маленькие кнопки бесчисленное количество раз, боясь ошибиться и промазать, чтобы потом набирать все заново, – ничего не надо, вызвал в меню Пита и нажал кнопку.
И Реддвей откликнулся, хотя для него это было рановато, в девятом часу он еще завтракает – обильно и плотно. Чтобы дотерпеть до ланча. И чтобы потом уже, к пяти, усесться за обед. Ну а ужин – это так, если друзья навестят или что-нибудь испортит настроение еще днем.
Питер отозвался так громко, будто стоял тут же, в «Глории», за дверью.
– Хелло, Алекс! Тебя приветствует твой старый друг! – он всегда сразу брал на себя инициативу, и Турецкий каждый раз смеялся по этому поводу.
Однажды рассказал даже случай, который был с его коллегой, следователем еще во время работы в Московской городской прокуратуре, в середине восьмидесятых.
Тому позвонил кто-то, то ли свидетель, то ли просто знакомый и что-то стал бесконечно долго объяснять. Уж коллега весь измаялся, стал жестами и мимикой показывать, как ему надоел этот абонент, а тот все трещал в трубку. А аппарат в кабинете был один, и Турецкому тоже надо было срочно куда-то звонить, чтобы назначить встречу. В общем, один беспомощно разводит руками, а другой злится. И тут коллега нашелся. Он даже просиял, ввергнув разъяренного Турецкого в изумление. Он вдруг бесцеремонно перебил своего абонента и сказал совершенно серьезно. «Я понял вас, понял. Но вы должны меня извинить. Я вам из телефонного автомата звоню, а тут уже очередь, в окошко стучат. Давайте я вам попозже перезвоню. Не возражаете? Ну, пока!» – и швырнул трубку с облегчением, сказав: «Звони быстро, а то этот придет в себя!» Господи, как же они потом хохотали, представляя обалдевшего мужика, который звонил в прокуратуру!
Пит, выслушав тогда байку Алекса, тоже хохотал, как безумный, но манеру свою не оставил.
– Пит, дружище, – спокойно сказал Турецкий, – ты даже не представляешь, как я рад, что ты мне позвонил. Ты мне тоже очень нужен.
У той телефонной трубки возникла пауза, которую взорвал хохот Реддвея. Отставного генерала, между прочим.
– Как это? – продолжая хохотать, подбирал русские слова Пит. – Ты меня съел?
– Не всегда, старина, чаще у нас говорят: уел. Этот глагол имеет один подлинный смысл и другой – как бы хулиганский. При случае объясню разницу.
Но Пит потребовал немедленно, иначе он не доживет до ланча. И Турецкий, проверив, плотно ли закрыта дверь, тихим голосом сообщил в Германию, что глагол «уеть», от которого и происходит «уел», на жаргоне означает то же самое, что... ну и так далее. Пит попросил короткую паузу, чтобы не забыть. У него была специальная книжечка, куда он вносил русские идиомы, образные выражение и прочее, чем интеллигентный, образованный человек может блеснуть в обществе.
– Ну, слушаю тебя, Алекс, выдавай свою нужду, так? Я чувствую, что просто позвонить старому товарищу ты не можешь, у тебя служба. Итак, я к твоим услугам. Но только скажи сперва, как себя чувствует Вячеслав после тяжелой потери, я ему соболезновал, так?
– Все так, Пит, и он благодарен тебе за память. А речь у нас пойдет вот о чем...
И Александр Борисович изложил существо своей просьбы. Реддвей слушал молча. И только когда Турецкий иссяк, спросил:
– То, что ты рассказал, я могу получить немедленно?
– Естественно, старина, пока мы будем разговаривать, к тебе придет факс, давай мне его номер, диктуй.
И пока Александр Борисович рассказывал Питу, что Грязнов зверушек охраняет на Дальнем Востоке, что он с радостью пригласит Пита к себе в тайгу и покажет, как разгуливают на свободе тигры, тот получил послание из «Глории». И, пробежав его глазами, сказал, что займется этим делом сразу, как закончит завтрак. Даже предложил на всякий случай, поскольку обстоятельства странные и труднообъяснимые с точки зрения логики, обратиться в Европол. Он имел в виду новую европейскую организацию, созданную по типу всемирного Интерпола. У Реддвея и там оказались свои старые знакомые. А посоветовал именно их, наверное, потому, что у «европейцев» более подробные досье на представителей преступной среды. Турецкий ответил, что будет премного благодарен, если Пит поможет. Реддвей «запнулся» на «премного», пришлось и это объяснять, вспоминая «милостивых государей», «сударынь» и прочую изысканность российских салонов и канцелярий типа: «со всем нашим почтением, примите и проч., эт цетэра, эт цетэра...».
Макс непочтительно хихикал, стряхивая с броды крошки чипсов.
Наконец Реддвей вернулся к предложению посетить Вячеслава, сказал, что обязательно обдумает такую возможность в ближайшее время, и телефонная беседа завершилась. Турецкий смог облегченно вздохнуть,
