не отстанет. Ирина тихо радовалась, что конфликт исчерпан, и, судя по ее настроению, готова была отпустить папу с дочкой хоть на край света, только бы они не морочили ей голову.
Кстати, вспомнил Турецкий, там же еще Загоруйко, участковый проходит... Надо бы узнать про него. И вообще, подумал он, пора посетить Володю Яковлева, чтобы этак непринужденно, в спокойной обстановке посмотреть видеоматериалы из хлебниковской мастерской, почитать, что говорят задержанные, и послушать, какие виды у следствия.
А между прочим, тут и Костя Меркулов мог бы оказать свое давление. Помнится, он проявил заинтересованность по поводу просьбы своего старого приятеля Семена Осипова. Но то были слова и пожелания удачи, пусть-ка теперь и сам подключится, а то ведь ненароком, глядишь, и выплывет какой- нибудь компромат на Юленьку. Девочка-то, хоть и выкинули ее до появления ОМОНа с муровцами, все-таки завязла там. И уж если выручать, так надо выручать до конца. Неизвестно, как еще папаша на фокусы дочери посмотрит. Большой вопрос.
Или ничего пока не говорить? Наташа наверняка про нее много знает, но как сделать, чтоб она здесь говорила, а с подругой молчала? Это ж фактически невозможно – в их-то возрасте. А может, поручить Филе, он-то, кажется, нашел уже общий язык, проказник этакий. Или действительно только кажется? Вполне вероятно, что на ее настроение подействовала сама обстановка, в которой она оказалась, люди, доброжелательность, которую она вряд ли так уж часто встречает по жизни. Вот и держится, словно во взвешенном состоянии. Понимая при этом, что речь идет именно о ее жизни, а не о каких-то посторонних вещах. Люди и не от таких событий взрослеют... А реакция девочки на речи Славки была просто отличная, вот тут уж никак нельзя было обвинить ее в неискренности...
Наташа видела, как с пристальным вниманием на нее смотрит Александр Борисович, но теперь, зная от Фили о том, что с ним произошло и кто он вообще, она не могла отделаться от чувства, что ей просто здорово повезло. И наверное, Юльке, хоть она и змеюка подколодная, тоже повезло, что ею занимаются такие люди, как Турецкий, Филя, его товарищи. Они ж ведь не из-за нее, Наташи, за дело взялись, а именно из-за Юльки. Если б она только знала. Спросить?
И девушка решилась. И сформулировала свой вопрос таким образом, что всем стало ясно: она прекрасно отдает себе отчет о том, что происходит и, главное, почему. Этим вопросом она и им облегчила задачу. А спросила-то совсем без задней мысли:
– Александр Борисович, я все думаю, что вы делаете это ради Юльки? Даже дочку свою туда отправили на разведку. А я – так, сбоку припека, но вы меня ни о чем не расспрашиваете, хотя могли бы. Почему? Не верите еще?
Мужчины удивленно переглянулись и уставились на нее. Потом перевели взгляды на Турецкого: интересно, что он ответит?
– Ты не припека, ты живой человечек, который мог по неосторожности угодить в лютую беду. И все. И забудь. Пока ты с нами, тебе ничего не грозит. Это первое. А второе вот что. Да, как ты заметила, мы с женой действительно попросили дочку – ей, к слову, шестнадцать исполнится только глубокой осенью, так что риск, конечно, был. Но небольшой, потому что рядом, за дверью, стояли Филипп с Николаем, а я им полностью, стопроцентно доверяю. Между прочим, сегодня утром Нинка нам с матерью заявила, что больше туда ни ногой. Никогда. Она потом в юридический собирается. И говорит, если будет такая работа, изменю профессию. Значит, стресс все-таки был. Но ничего, это иногда полезно для нормального развития. Ты ж вот тоже была, но решила вовремя поставить точку. И никто тебе не помогал, скорее наоборот, не так ли?
Наташа молча кивнула.
– Вот видишь? А теперь нам и Юльку выручать как-то надо. А это нелегко. Вот скажи, ты ее подруга или вы просто так, приятельницы и не больше?
– Была подругой, это точно. Но теперь, после этого... не знаю. Что-то в душе повернулось. Но, наверное, хотелось бы остаться... Я ничего не знаю. Или еще не знаю, у меня в голове полный сумбур.
– Это понятно, – улыбнулся Турецкий. – Так вот, если очень хочешь остаться для нее близкой подругой, ты должна будешь дать нам клятвенное слово, что выполнишь нашу общую просьбу. Если хочешь, даже приказ, и пусть это тебе не покажется неожиданным. Ты готова?
– А что я должна сделать? – уже с беспокойством спросила она.
– Тебе это сделать будет совсем не трудно. Так даешь слово? Или заканчиваем разговор? Ты взрослый человек или еще ребенок, как моя Нинка?
– Взрослый. – Она настороженно улыбнулась, словно ожидая какого-то подвоха.
– Так даешь?
– Даю. – Она решительно кивнула.
– Тогда запомни крепко-накрепко: ни словом, ни полсловом ты не скажешь Юлии ничего из того, что ты здесь слышала, о том, что с тобой происходило и еще происходит, и ничего не знаешь, что произошло с ней. Ни-че-го!
– Что, и все? – удивилась она. – А я думала...
– Вот и умница. Думать надо обязательно. Но только в жизни бывают ситуации, когда за слабого человека обязан думать сильный, ты понимаешь? И потом, даже самый красивый и самый сильный, как ему кажется, человек способен на слабость, думая, что ничего страшного, пронесет. Нет, милая, не проносит. И чаще всего очень плохо кончается. Я понятно изложил нашу общую просьбу, ребятки? – обратился он к коллегам.
– Лучше не скажешь, – ответил Филя и посмотрел на Наташу.
А та смотрела на него, и губы ее тронула совсем легкая, почти незаметная улыбка. Но он-то заметил. Потому что после этого у нее губы самопроизвольно вытягиваются в трубочку, как бы посылая воздушный поцелуй. Но губы не вытянулись, потому что девушка сказала:
– Я обещаю молчать. За меня можете не беспокоиться. Я даже и не знаю, чем смогу отплатить за ваше добро...
– Это очень просто, – усмехнулся Турецкий, – всегда оставайся самой собой. А на Дальний Восток мы, я не исключаю, можем полететь вместе. Нинка просится, а я уже сегодня пообещал. Так что будешь ты у нас под крылом. С родителями-то хоть говорила?
Наташа мелко затрясла головой из стороны в сторону.
– Боюсь...
– Не страшно, научим... – весело сказал Турецкий и уже серьезным тоном добавил: – Все, поговорили, начинаем работать. Сева, я хочу подъехать в МУР и посмотреть все материалы. Не сделали ли мы где- нибудь случайной ошибки. Ты – координатор. При нужде подключайся к ним. Филипп – по коням. Николай – в качестве поддержки. Девочкой ни в коем случае не рисковать. А по... ну, вы меня поняли? Как только придут материалы из Германии, я имею в виду – по Англии, ставим вопрос кардинально. Ко мне что-то есть?
– Нет, – вразнобой ответили трое, поднимаясь.
– Дайте мне вашу лапку, Наташенька. – Он аккуратно поднес ее пальцы к губам, чмокнул и подмигнул. – Все будет хорошо.
И, прихватив папку с бумагами, пошел к двери, от нее повернулся и еще раз подмигнул Наташе.
– А что, – с интересом спросил Филя, критически разглядывая смущенную девушку, – тебе довольно часто генералы ручки целуют? Не смущайся, все правильно. Сиди тут, а я буду звонить. Ты тоже позванивай родителям, интересуйся, не было ли звонков, обо всем сразу докладывай Севе. Всеволоду Михайловичу. А я буду с ним на постоянной связи. Сев, если у нас затянется, накорми обедом, ладно?
– Да уж, наверное, я сам бы не догадался. Хватит трепаться, валите отсюда!
И Филипп с Николаем со смехом покинули помещение агентства.
– Ну, кто мне звонил? – спросила Наташа, входя в квартиру. – Папа, мама, познакомьтесь, пожалуйста, это Филипп Кузьмич, мой личный телохранитель! – Последнее она произнесла даже отчасти с вызовом, вот, мол, смотрите, какая я!
Родители Филе понравились с первого взгляда – простые, нормальные люди, которым не исполнилось еще и пятидесяти лет, почти его ровесники. Отец – Евгений Симонович, работал бухгалтером в небольшой фирме, мать, как уже говорила Наташа, – учительницей в школе. Нормальная трудовая семья. И дочь они
