Леня сглотнул слюну и торопливо продолжил:
– И еще. Я уверен, что такие, как ты, портят хороших парней. И потому вокруг так много тупоголовых ублюдков. Вы внушаете умным парням, что читать книги и ходить в театр – это занятие для педиков. А сами только и делаете, что пьете пиво и развлекаетесь со своими маленькими стручками. Потому что...
Договорить Розен не успел. Риневич ударил его холодно и расчетливо – кулаком с зажатым в нем ножом – прямо в переносицу. Розен захлебнулся собственными словами и слетел на пол так резко, словно из-под него выбили табуретку.
Зажав рукой сломанный нос, он попытался встать, но Риневич пнул его ногой под ребра. А затем еще раз – прямо под дых.
Нависнув над скрючившимся на полу Розеном, Риневич спросил, тяжело и хрипло дыша:
– Ну что, педик, хватит с тебя или хочешь еще?
Леня убрал руку от лица, повернулся к Риневичу, слизнул с губ кровь, выдавил из себя улыбку и спросил:
– Это все, на что ты способен?
– Мало, значит? – поднял бровь Риневич. – Ну что ж...
И он снова ударил его ногой. На этот раз удар пришелся в голову. Леня перевернулся лицом вниз и тихо застонал. «Прямо как шавка скулит», – презрительно подумал о нем Риневич. А вслух спросил:
– Еще? Или хватит?
Розен с видимым усилием приподнялся на локте и повернул разбитое лицо к Риневичу. И снова улыбнулся (зубы у него были красными от крови, да и сам рот казался зияющей раной):
– И это все? Я думал, ты способен на большее.
– Ну, сука!.. – зарычал Риневич и принялся яростно пинать ногами Розена – по туловищу, по голове, по ногам – куда придется.
Несмотря на клокочущую ярость, Риневич все же старался соизмерять силу ударов. Леня лежал на полу, собравшись в комок, прижав ноги к груди и уткнувшись лицом в пол. Он даже не пробовал защититься. При каждом ударе он лишь вздрагивал и тихонько стонал, чем приводил Риневича в еще большую ярость.
Наконец, Риневич устал. Злоба его постепенно сошла на нет и уступила место здравому смыслу. А здравый смысл говорил, что за это избиение ему теперь придется ответить.
– Эй! – окликнул Риневич окровавленного педика. – Эй, ты там живой?
Плечи Лени приподнялись и снова опустились, но он продолжал лежать на полу лицом вниз.
– Значит, живой, – удовлетворенно кивнул Риневич. – Это хорошо. Еще не хватало, чтобы ты откинул копыта.
Риневич взял с тумбочки ковшик, зачерпнул воды, подошел к Лене и вылил воду ему на голову. Худые плечи Розена съежились под холодной струей. Риневич снова зачерпнул воды и снова вылил ее Розену на голову.
– Вот так... – приговаривал он. – Теперь ты придешь в себя...
После третьего ковша Розен перевернулся на спину и поднял руку в слабом, протестующем жесте.
– Не надо... больше... – хрипло попросил он.
– Не надо так не надо, – пожал плечами Риневич и положил ковш на тумбочку. – Ну ты как? Оклемался?
– Да...
– Башка сильно болит?
Розен качнул избитой головой.
– Ну, и хорошо, – кивнул Риневич. – Думаю, я преподал тебе хороший урок. Да, кстати, не вздумай на меня настучать. Если спросят, где сломал нос, скажешь, что упал. Понял?.. Я спрашиваю, понял?
– Да... Я понял...
– Вот и молодец. А теперь садись на табуретку и точи картошку. Слуг здесь нет. Только не обляпай мне тут все кровью. Держи башку повыше.
Розен попытался подняться с пола, но тут его качнуло назад, и он снова сел. Обхватил голову ладонями и застонал. В глазах Риневича появилось беспокойство. «Вот черт, – испуганно подумал он. – Похоже, я и впрямь переборщил».
– Ну же, будь мужиком! – прикрикнул он на Леню. – Хоть раз в жизни!
Розен сделал еще одну попытку встать на ноги. На этот раз у него получилось. Шатаясь, подошел он к табурету, но, прежде чем сесть, зажмурил глаза и постоял так несколько секунд, борясь с болью и головокружением. Из носа у него опять закапала кровь.
– Вот гадство! – уже всерьез перепугался Риневич.
Он усадил Розена на табурет, аккуратно поддерживая его под локоть, вынул из кармана платок, смочил его в ведре с водой и подал Розену. Тот взял платок и приложил его к переносице.
– Слушай, – снова заговорил Риневич. – Я знаю, как тебе тяжко. Мне тогда, помнишь? – по черепу настучали, но я ведь справился. И ты справишься. Только не паникуй.
– Я не паникую, – ответил Розен.
– Вот и молодец. Черт, угораздило же меня с тобой связаться. Я думал, ты мужик, а ты и в самом деле барышня.
Розен скосил глаза на Риневича. Потом убрал платок от лица и, усмехнувшись разбитым ртом, промямлил:
– Если бы ты только знал, как ты прав.
Голос у него был, как у пьяного. Заметив, что Леня окончательно пришел в себя, Риневич приободрился.
– Ну вот, наконец-то ты признался. А то «дружба, дружба». Короче, – деловито продолжил он. – О том, что здесь произошло, никому. Понял? Это в твоих же интересах.
– Вот как? – пролепетал Леня заплетающимся языком. – И какой же у меня... интерес?
– Простой. Ты ведь только что сам признался! Я никому не расскажу об этом, а ты за это отстанешь от Генриха. И все будет тип-топ. А если не отстанешь... – Лицо Риневича вновь стало злым и холодным. – Клянусь, я сам запихаю тебе швабру в задницу. И буду шуровать там, пока до глотки не достану. А ребята мне помогут.
– Не сомневаюсь, – угрюмо отозвался Леня.
– Ну вот и правильно. А теперь бери нож и работай.
Розен послушно взял в руку нож, потянулся за картофелиной, но вдруг остановился и поднял взгляд на Риневича.
– А как же Генрих? – тихо спросил он.
– Что Генрих? – не понял Риневич.
– Что, если он не захочет со мной ссориться? Что, если он захочет дружить со мной и дальше?
– Не захочет, – уверенно ответил Риневич. – Это я тебе гарантирую.
И они взялись за картошку.
Леонид Розен, как и обещал, не сдал Риневича. Он заявил, что нос сломал, поскользнувшись на картофельной кожуре и ударившись об угол ведра. Офицеров этот ответ вполне удовлетворил. Однако второе свое обещание Розен нарушил. Несмотря на предупреждение Риневича, он продолжил дружить с Геней Боровским.
Через полтора месяца Леонида Розена нашли в сточной канаве за пределами военной части. Он был так сильно избит, что не мог говорить. А если бы и мог, все равно ничего бы не рассказал. Били его втемную, натянув на голову мешок из-под цемента. Били молча, так, что он даже голосов своих мучителей не слышал.
Розена положили в госпиталь, а затем демобилизовали, и он благополучно уехал домой. Отношения Олега Риневича и Генриха Боровского наладились. Они снова стали лучшими друзьями.
С тех пор прошло восемь лет...
2. Женитьба
– Короче, Геня, тут такая маза... – Олег сдвинул брови и непроизвольно перешел на официальный язык. – В общем, партия хочет отправить нас с тобой на новый фронт работ. Нужно
