– Здорово! – развеселился с чего-то Никон. – Доехало! И десяти лет не прошло!
– Ну это-то как раз неважно. Я все это знаешь к чему тебе говорю? Если ты, сучара, меня хоть пальцем тронешь – сам ли, чего я тебе не советую, подошлешь ли кого, – тут же все будут знать, кто ты есть на самом деле. Клянусь!
– Видал какой грозный, – не оборачиваясь к Суконцеву, сказал Никон; узкие его глазки стали хищными, совсем превратились в щелки. – Ты хоть шурупишь башкой своей лоховской, че ты сказал-то? Я ведь тебя за такие оскорбления теперь на колбасу порезать должен! Ишь раздухарился. Ты все же хайло-то свое не больно бы разевал, крестник. У тебя все равно на меня ничего нет, одно фуфло. А у меня и доказательства и свидетели! – Он в который уже раз показал на Суконцева.
– Ну уж хера! – неожиданно сказал тот. Откинулся, не вставая со стула дотянулся до двери, брякнул в нее кулаком. – Вася! – И тут же на пороге как по волшебству возник мешковатый Вася. – Вася, – лениво сказал ему Суконцев, – объясни м-м... товарищу, что тут у нас к чему... В порядке следственного эксперимента...
Игорь Кириллович сидел на прежнем месте, он все видел, но, к сожалению, сделать уже ничего не мог – едва он начал подниматься со своего стула, как Вася, откуда только что взялось, в прыжке, без всякого замаха ударил его ребром ладони по шее. Ударил несильно, но не ожидавший от него такой прыти Игорь Кириллович все же по-настоящему, эффективно защититься, поставить блок так и не сумел. Васин несильный удар словно парализовал его, так что потом он видел и слышал все, что в нарядной Никоновой камере происходило, а сделать ничего не мог.
А когда Игорь Кириллович начал окончательно сознавать, на каком он свете, и понял, что хотя он и сидит на прежнем месте, но обе его руки прикованы наручниками к трубе отопления, к нему снова наклонился Суконцев.
– Ты все понял, тля? – спросил генерал. Игорь Кириллович не счел нужным разговаривать с ним, и тогда Суконцев, усмехнувшись, вытащил у него из кармана бумажник, выудил в нем расписку, сунул бумажник опять в карман и распорядился: – Вася, объясни господину бизнесмену про его права еще разок...
Теперь Вася продемонстрировал всю приобретенную в стенах замка науку: он бил и бил его, связанного, с замечательной методичностью. Раз, другой, третий. Бил под дых, туда, где не остается следов, при этом чего-то все сопел и тряс головой.
– Ну чего ты там закопался? – не выдержал Суконцев.
– Крепкий, зараза, – с оттенком восхищения и азарта сказал молчун Вася. – Никак я ему пресс не пробью!
– Да хер бы с ним, с прессом, – сказал Никон, наливая большую стопку коньяку и протягивая ее труженику Васе.
– Сейчас, – сказал тот, как бы отказываясь пока от выпивки, и ударил еще раз – с душой, с оттяжкой. – Ну вот, – заметил он довольно, когда Грант, как-то странно ухнув, обвис на своих наручниках. – Кажись, достал. – Он маханул коньяк залпом, солидно объяснил: – По лицу нельзя, по лицу следы остаются... – И еще пробормотал: – По лицу... По лицу и дурак может...
– Ай, брось ты! Дай ему по мозгам, все равно ему отсюда не выходить!
– А вот это ты не мечтай, – прохрипел Игорь Кириллович. – Ты что думаешь, я совсем глупый? Я кого надо с утра еще предупредил, где меня искать, если что.
Суконцев и Никон быстро переглянулись – решали, блефует он или нет.
На этот раз они Игоря Кирилловича отцепили, даже налили коньяку, чтобы привести в чувство. Теперь с ним разговаривал сам генерал. Сел напротив, смотрел на него мудрым и усталым взором, вроде бы даже с каким-то сочувствием в глазах: зачем ты, мол, мужик, и себя и нас мучаешь...
– Ну что, гуськовский любимчик, все понял или посадить тебя на доследование в одну из камер? Тут всякие есть камеры-то. Ты, поди, сам знаешь. Что было, чего не было – все расскажешь...А мне, чтобы тебя законопатить, тут даже разрешения на арест не надо – видишь, как ты удобно все сам же и устроил... Ладно, короче: если хочешь жить – с тебя за наркоту пятьсот тонн зеленых. Такое мое условие.
– Ага, – одобрительно вставил Никон, – и еще столько же вернешь в общак. – Постучал по все еще лежащему на столе завтрашнему номеру «Молодежки». – Газета зря писать не будет. А раз взял – значит, верни!
Суконцев кивнул одобрительно – мол, все так и есть.
– И давай его на счетчик, – скомандовал он Никону. – А то начнет Муму трахать...
– Уж это как пить дать, – охотно согласился Никон. – Значит, так. Сроку тебе... Сколько ему отмерить? – спросил он у генерала.
– А хер бы с ним, мы не звери. Дай ему побольше... Дай десять дней, ему хватит. Он у нас бизнесмен небедный...
20
Он ненавидел сам себя – надо же так лопухнуться, так попасться! Он, такой битый, такой опытный волчара, и залетел как сопляк, как неопытный, беспомощный мальчишка! Все в нем горело и клокотало – от ярости, от оскорбления унижением, от жгучей жажды мести.
Проведя ночь без сна, он почти догадался, как это все вышло, даже представил себе в лицах: вот грозный, похожий на смерть Суконцев, соблюдая всяческие предосторожности, пришел «на прием» к Никону. Мог бы вызвать его к себе повесткой, да побоялся, придумал себе какой-то следственный эксперимент. Сначала грозил, потом юлил, потом не выдержал, стал взывать к совести: отдай, мол, незаконно присвоенную наркоту сыну Толику, прирежут ведь злые чечены мальчика или его, заслуженного человека, под самоубийство подведут. Наркоту не можешь – отдай деньги... Никон, конечно, поизгалялся – как зэку не поизгаляться над милицейским генералом! Как говаривал О’Генри, и не хочется, да жаль упускать такой случай. Пустое, мол, говоришь, начальник, какая наркота, какие деньги, знать ничего не знаем, ведать ничего не ведаем. А потом, наверно, предложил к восторгу Суконцева: мы-де с тобой умнее сделаем, чтоб никому не обидно, мы с тобой эти денежки с Гранта слупим. Игорь Кириллович скрипел зубами от ненависти. Но что толку быть умным задним числом!
Он едва дождался утра, чтобы купить ту самую газету, уже сидя в машине, жадно прочитал статью раз, второй, третий. Статья ему не понравилась – жиденькая на этот раз у Штернфельда получилась статья. Но главное, читая откровения неназванного автором источника, он явственно слышал интонации этого самого источника. Чем дальше, тем меньше у него оставалось сомнений, что информацию о гнусных поступках Гуськова, о том, что он идет на поводу у известного уголовника Гранта, Штернфельду слил не кто иной, как Суконцев. Особенно же это стало очевидным, когда он прочел умиленные слова о мудрости информатора, немалого, между прочим, милицейского чина. Слова эти были о той самой крысе, которая умеет защищаться не хуже настоящего зверя.
На чем свет костерил себя Игорь Кириллович за то, что расслабился раньше времени, на какой-то момент потеряв бдительность, поверив, что держит ситуацию в своих руках. Ну как же, все разложено по полочкам: вот у него компромат на Никона, вот у него компромат на Гуськова, а Суконцев – Суконцев это так, жалкая канцелярская крыса, которую и в расчет-то можно не принимать. Ну прижало его нечаянно с Толиковыми играми – оно и приятно. Тем более что все случайно вышло, вроде и не сам, рук не марал... Забыл, забыл ты, дорогой товарищ, его любимые слова о том, что крыса, загнанная в угол, защищается как большой страшный зверь. А теперь Суконцев – вон, сам об этом напомнил; Игорь Кириллович с сердцем ударил по газете. Забыл, что здесь, у нас, враги не такие впечатлительные, как там, за бугром. Уж если ты собрался использовать компромат – используй его до конца. Короче, товарищ Разумовский, бывший спецназовец и диверсант, упустил ты момент для удара, и вот ударили по тебе самому. А уж с этой камерой, похожей на номер в старом борделе, и вообще – поймался, как малютка...
Ладно, дело прошлое. Но что теперь следует предпринять-то, думал он, гоня машину по городу и все еще не зная, куда именно он едет.
А вот что он должен предпринять. Не упускать еще один момент, не ждать, пока Никон с Кентом пустят в ход все свои доказательства, что он – предатель, работает на милицию, ворует из общака и прочее, а ударить самому... Надо опередить их удар, показать этому зарвавшемуся и зажравшемуся Гуськову, что Суконцев его просто-напросто подсиживает, объяснить ему, как велика нависшая над ним опасность. Расписка за деньги, полученные в качестве взятки от криминала, слитая в прессу информация о его связях с уголовным миром, подтверждающие этот факт хроникальные фотографии, сделанные папарацци, которого,
