рассчитано: мало давать – опасно; за что тогда и рисковать-то? – удивится клиент и отвалит. Очень много давать – и накладно, и напугать клиента можно: раз много денег, значит, много и опасности. А вот ни то ни се – в самый раз. Главное, ты его, того, кто тебе нужен, приучи только к деньгам – и все, амбец! Как только человек совести своей глаза закрыл – все, ты его с этой иглы уже не снимешь. А тут с Нюсей у него и еще один фокус был применен (а пусть знает, с кем за один стол играть села, а то ишь – много понимать о себе начала!). Фокус заключался в том, что «коррупционер», на которого Нюся как бы сама вышла, был человеком Владимира Андреевича, и деньги, эти самые пять тысяч, передал ей меченые – ну как делают, когда взяточников ловят. Вот тут-то она и залетела, чернявая. Да так, что либо в тюрьму садись, либо работай на него, на Гуськова. Она предпочла последнее и с тех пор исправно работает на него, генерал- лейтенанта Гуськова, и работает, надо сказать, отлично. Вон как ловко помогла недавно Гранту груз с таможни вытаскивать. Позвонила своему куратору в ФСБ, тот – на таможню, и все. Тут же задержание признали незаконным. Груз выпустили, да так спешно, что, кажется, никто его толком даже не досматривал! Мало того, уже после этого она ухитрилась подключить к делу Генпрокуратуру, в результате чего на таможне возник новый следователь. Да как ловко возник-то – Владимир Андреевич только руки потирал от удовольствия: новый следователь обвинил Лазуткину в том, что она и дело-то затеяла для того лишь, чтобы слупить с таможенников взятку! Умеет, умеет, когда надо, пользоваться и обаянием, и своими фээсбэшными корочками! Даже позавидуешь, с какой легкостью она изменила родному ведомству, едва поняв, что можно служить двум господам сразу и существовать безбедно. Она даже не считала, что совершает предательство, это был бизнес, не более того...
Иной раз она предупреждала милицейских генералов о готовящихся акциях, о проверках, иной раз, пользуясь своим доступом к закрытой информации, выводила их на очередной лакомый кусок – хорошо было и им, и ей.
Одно с ней было неудачно, считал Гуськов, – баба. А раз баба – все равно хоть раз, да проколется именно на своей, на бабьей сущности. Дошло до него краем, что вроде как влюблена была Нюся в Разумовского. Во всяком случае, неровно дышала, что, вообще-то, и до разговоров заметно было – каждый раз аж вздрагивала, как при ней заходила речь о Гранте.
Гуськов не ревновал, спаси бог, чего ревновать-то? Жена, что ли? Ну, переспали когда-то друг с другом, и дело с концом. Да и когда это было-то! Но тем не менее не упускал возможности поддразнить ее при случае:
– Дался тебе этот Грант! Я что – хуже, что ли? Вон, смотри! – И спокойно начинал расстегивать свои генеральские штаны. – Давай сравним.
– Дурак ты старый, – отмахивалась она, – хоть и генерал.
Никому бы другому не позволил так с собой говорить – а даме можно. Но если надо – не забывал, что он большой и грозный начальник. Мог и цыкнуть, мог при случае и завалить прямо на стол в кабинете. А не хрена, пусть не дразнит. А то все Грант да Грант...
И вот тут, днями, она попросила у него аудиенцию. Он прикинул, решил, что встретится, но встретится не в конторе, а на конспиративной квартире, специально оборудованной для приема агентов. На всякий случай. Не зря же говорится, что береженого и бог бережет.
Она опоздала, пришла возбужденная, запыхавшаяся.
– Я по поводу вашего любимца, по поводу Гранта, – объявила она чуть ли не сразу. В голосе такие обличительные нотки, такое напряжение, будто она застукала генерала, поймала его на чем-то нехорошем.
– Почему это он мой любимчик? – начал было привычно чесать зубы Гуськов. – Он разве не твой? Что такое случилось? Обидел он тебя, да? Так сейчас не советские времена, мы теперь любовными треугольниками не занимаемся. Это, знаешь, раньше...
– Да бросьте вы, Владимир Андреевич! – не на шутку разозлилась Нюся. – Вы же прекрасно понимаете, что из-за такой ерунды я бы вас тревожить не стала, сама бы как-нибудь со своим многоугольником разобралась...
– Ну хорошо, хорошо, – попытался успокоить ее Гуськов. – Давай в двух словах, что там у тебя.
– В двух словах? В двух словах вряд ли... Ну ладно... Я буквально вчера узнала, что Грант, то есть Разумовский, – он такой же агент ФСБ, как и я. Только я без легенды, у меня, так сказать, все наверху, все наружу, а его внедрили по самой настоящей легенде, как якобы уголовника, и он закрыт так глубоко, что даже вон и вы не догадываетесь...
– Это где же ты такое узнала? – посерьезнел, сразу обратившись во внимание, Гуськов.
– Подслушала вчера разговор в кабинете генерала Кузьмичева – это мой куратор, – пояснила она.
– Ничего не путаешь? – озабоченно спросил генерал.
– Да с какой стати!
– Откуда мне знать... Ты ж дама, а у вас, у баб, свои взгляды... на жизнь... на происходящее. Может, он тебе изменил, а ты уж и готова ему подлянку сделать... Ну это я к примеру...
Нюся вздрогнула.
– Опять вы за свое!.. А я вам даже больше заявлю: генерал Кузьмичев сказал кому-то, что очень рассчитывает на оперативный дневник агента Гранта. Вот получим, мол, его сегодня-завтра, и сразу все станет ясно. У Гранта глаз – ватерпас...
Гуськов задумался. Глубоко, крепко. Если Грант – действительно давно внедренный к ним агент, то он и о нем, и о Суконцеве, и даже о самом министре, который им, Гуськову и Суконцеву, покровительствует, знает столько, что мало не покажется. Как раз столько, чтобы раздуть огромнейший скандал и министра скинуть, о чем на Лубянке давно уже мечтают... Впрочем, если Грант – «двустволка», двурушник – что же он раньше-то себя в таком качестве не проявил? Что же он этот дневник для себя писал, что ли?
– Ой, что-то мне не верится, – пробормотал он, пройдясь из угла в угол. – Чего ж он раньше-то дневник этот твоему генералу не показывал?
– Они говорят что-то вроде того, что он, мол, типа законсервирован был, ну Грант-то. А теперь ему вроде грозит какая-то опасность и он побежал за помощью в ФСБ...
– Типа, типа, – передразнил Гуськов. – Что-то ты мне, девка, горбатого лепишь. Как, говоришь, фамилия генерала?
– Какого? Куратора моего? Кузьмичев.
– Может, и не врешь, – задумчиво сказал Гуськов. – Хотя никак не пойму – ты обо мне печешься или еще с чего задергалась?
– Как «с чего»! А если про меня тоже в этом гребаном дневнике есть?! Это ж значит, меня посадят! Прямо сразу! А я из-за такого дерьма не только сидеть не хочу, я даже копейкой не хочу поступиться, понимаете? Я хочу, чтобы все осталось как есть, меня это вполне устраивает!
– Ладно, понял я тебя.... Главное сейчас для нас с тобой, да и для всех – придумать, как этот нежданный удар нейтрализовать, согласна? Ах, Грант, собачий ты сын! А я-то с ним, блин, чуть ли не как с братом...
Нюся криво усмехнулась.
– Вот и я тоже... как с братом... А он, подлая душа, на соплячке жениться собрался!
– А! Ну тогда все ясно. Короче. Значит, ты сама смотри за ним в оба. Будь на стреме, поняла? Чуть чего проклюнется, на твой взгляд, опасное – сразу звони мне. Это одно. А дальше я думаю так: обыск на квартире я ему устрою без проблем. «Маски-шоу» в этом его «Милорде» – тоже. Пусть ребята все там прошерстят как следует.
– А как насчет него самого? Мочить не будете?
– Экая ты дуреха! – мягко сказал генерал, проведя ладонью по спине и задержав руку на ее ягодице. – Кто ж такие вопросы задает, дурочка! Примем меры, примем.
– Очень надеюсь! – фыркнула Нюся, безуспешно пытаясь выскользнуть из-под его настойчивой руки.
Часть вторая
1
То утро начиналось в офисе нашей родной «Глории» как обычно. Я торчал с умным видом на своем рабочем месте, у себя в кабинете. Сева Голованов, Кротов и Филя Агеев, основная наша ударная сила,
