– Да.
– Ну и хорошо. Я оформлю себе отпуск на три дня за свой счет. За три дня управлюсь. Придется потратиться, чтобы ускорить процедуру, но это мой долг перед покойником, и я его выполню.
Марина Ильинична плакала, уткнувшись в подушку.
– За эти три дня ты должна привести себя в порядок, – словно не замечая ее слез, проговорил Литвинов. – Потому что они, конечно, рано или поздно могут тебя вызвать.
– Господи, но он же был у нас! Он же умер у нас на даче!
– И что? Я сейчас не хочу нагружать тебя. Вернусь, мы обсудим этот момент. А сейчас выпей снотворное. Ну давай приподнимись. Я же не могу поднять тебя, бегемотик мой.
Марина улыбнулась сквозь слезы, села, взяла протянутый мужем стакан воды и таблетку.
– Марат, если ты меня бросишь, я покончу собой, – вдруг проговорила она, глядя на него заплаканными близорукими глазами.
– Что за глупости? – раздраженно откликнулся он.
Дождавшись, когда жена наконец успокоилась, Литвинов сделал необходимые звонки и быстро собрался в дорогу.
Внизу его окликнула консьержка.
– Уходите, Марат Игоревич?
– Уезжаю, Маша, на пару дней.
– Что-то сегодня Марина Ильинична такая была...
– У нее давление поднялось. Еле вернулась с дачи.
– Ой, с давлением за рулем?..
– Вот именно.
– Как же она одна остается?
– Я дал ей лекарства. Просто ей нужен покой. А то извели уже эти следователи. Весь дом с ума свели. Когда нас чуть не взорвали, их не было. Месяц прошел – всполошились!
– Ой, не говорите!
– Все, Маша, до свидания.
– Может, Марине Ильиничне что-нибудь принести нужно будет? В магазин сходить...
– Спасибо, у нее все есть, – уже в дверях откликнулся Литвинов.
Едва дверь за ним закрылась, девушка потянулась к телефону.
Литвинов уверенно вел машину, обдумывая ситуацию. С Кругловым все, кажется, сложилось, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. И хорошо, что приехала туда Марина, а не он. И она вызвала «скорую». Все произошло так, как было задумано. Марина, правда, совсем теряет самообладание. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что в таком состоянии она способна на самые невероятные поступки. Например, кинуться на Нестерова с ножом, если он, Литвинов, скажет жене: фас! Это, конечно, перебор – насчет ножа. Но в принципе... Плохо то, что в этом состоянии она может взять и покаяться ментам. А для этого еще не наступил намеченный им срок. Потому для начала нужно похоронить Круглова. Хоть введенный им препарат и должен был «рассыпаться» в крови клиента на неопределяемые составляющие, но кто его знает, что там умеют делать нынешние криминалисты. На каждую гайку есть свой болт с винтом. Короче, нужно «закруглить» Круглова, усмехнулся он невольному каламбуру.
Потом Нестеров. Этот Нестеров все никак не давался. Словно Иванушка перед печкой растопырил ручки и ножки. И здесь был один, но существенный прокол: они с Зоей не знали, что Нестеров попал в больницу по «скорой». Никто их об этом, ясное дело, не уведомил. И ночные звонки продолжали поступать Литвиновым в то время, когда Анатолий валялся на больничной койке. Но что поделаешь! Без проколов ни одно дело не проходит. Ладно, они с Зоей кинули Турецкому кость под названием «танцор». А это клиент Анатолия. И мотив ревности зазвучал... Неужели всего этого мало? Можно надеяться, что ночные звонки отойдут на задний план. И нужно позвонить отцу, путь еще раз надавит на генерального. И вот только тогда придет очередь Марины. Конечно, он устроит ей психиатрическую экспертизу. Быть мужем преступницы – это невозможно. Это ударит и по его репутации. А вот муж безумной женщины, находящейся на принудительном лечении... Мужчина, не бросающий свою несчастную жену, опекающий ее... это красиво. Это вызовет уважение. И никакого развода с разделом имущества. Не для того он вкладывал деньги в эту квартиру. Марина будет лечиться долго... Это он устроит.
И можно будет перевезти к себе Зою. В такой ситуации это будет прилично. А то, что они устроили прошлой ночью: ее ночной визит – это на грани фола.
Но в том и была прелесть Зои, что она любила риск, обожала пиковые ситуации. Наверное, потому и длится так долго их роман, что с нею невозможно пресыщение.
Однако эта страсть к острым ощущениям порой дорого ей обходится... Он вспомнил ресторан... Усмехнулся. Жизнь – весьма увлекательная штука, если позволять себе делать то, что ты хочешь. Но за все приходится платить.
Турецкий нажал на кнопку звонка, едва удерживая одной рукой букет цветов и сумку с провизией. За дверью стояла тишина.
«Все! Она обиделась и ушла из дома. Это конец!» – в отчаянии подумал Александр. Дверь тихо отворилась. На пороге стояла заплаканная Настя.
– Что? Что с тобой? – испугался Саша.
– Я... Я думала, ты меня уже бросил, – пролепетала она и заплакала.
Саша шагнул внутрь, захлопнул дверь, сбросил куртку, почти бросил на пол пакет, кинул цветы на что-то стоявшее в прихожей и схватил ее, прижал к себе. Она дрожала.
– Что ты? Что ты, девочка? – Он целовал ее волосы. – Как ты могла? Разве я мог бы? Что ты! Ты самая лучшая девочка Москвы и Московской области, – пытался он шутить.
– Ты опоздал на... два... часа... Разве так можно?
– Это все работа, будь она проклята! Ну не плачь, я люблю тебя!
– Я не буду. Я просто вспомнила папу... Он нас тоже бросил...
– Почему – тоже? Что ты? Ну что ты, маленькая моя! Разве я тебя бросил? Я так спешил к тебе...
Настя громко всхлипнула, обняла его за шею. Он поднял ее на руки и понес в комнату.
...Потом она ушла в ванную, и Турецкий только теперь осмотрелся. Почти пустое пространство. Два надувных матраса, вернее, кровати – большие, почти квадратные, друг напротив друга. Кровать у противоположной стороны стены чинно застелена покрывалом.
Сам Турецкий сидел среди вороха туго накрахмаленных, но уже смятых простыней. Часть комнаты, напротив окна, отгорожена шторой. Мягкая ткань, синий цвет переходит в голубой и далее в белый. Этакое домашнее море.
У окна небольшой столик с лампой на прищепке. На стенах несколько фотографий в рамочках. Над Настиной постелью семейный снимок: мужчина с женщиной и двумя маленькими девочками. Женщина похожа на Настю. Вернее, это Настя очень похожа на свою маму. А мужчина... Ну да, смахивает на него, Турецкого. То есть наоборот. Вот в чем дело...
Дверь скрипнула. Он увидел ее, замотанную в большое банное полотенце.
– А что это там, за шторой?
– Это? Там у нас гардеробная.
Настя обернулась, отдернула штору. Длинный шест, закрепленный на обеих стенах, был густо завешан «плечиками» с девичьими нарядами.
– А ты, оказывается, любопытен! – Она задернула штору, шагнула к Саше, придерживая на груди полотенце.
– Иди сюда. Сними его, – попросил он.
Настя размотала кокон, полотенце упало к ее ногам.
– Боже мой, какая ты красивая, – только и смог выговорить Александр.
– Иди в ванную, а я сооружу стол, – как бы не заметив его восхищения, сказала девушка.
– Закрой глаза. Я не хочу, чтобы ты меня видела.
– Обнаженным? Но я тебя уже видела! – рассмеялась она. – Ты прекрасно сложен.
– Все равно.
Она послушно закрыла глаза, он обошел ее сзади, осторожно поцеловал шею, поднял упавшее
