– Буду, куда я денусь... Давай. Ну вот этот, с джином.
– «Том Коллинз»?
– Да, только без пудры. Терпеть не могу пудру. Тем более сахарную.
– Хорошо. Вам приготовят без пудры.
– Орешки, маслины. И еще один коктейль для дамы.
– Вы с дамой?
– Надеюсь. Ты же посидишь со мной хоть десять минут?
– Исключено, я на работе, – холодно произнесла Настя и отошла.
Что же это такое? Просто «Осенний марафон» какой-то. Вон и Басилашвили с портрета улыбается. Как свой своему...
За соседним столиком громко всхлипнули. Саша едва было не повернул голову, еле удержался.
Настасья принесла коктейль, поставила тарелочки с орешками и маслинами, сменила пепельницу.
– Желаю приятного отдыха!
– Настя! Ну что ты? Ты же не такая! Ты же добрая девочка.
– Девушка! – Настю подозвала теледива.
Настя тут же бросилась к соседнему столику.
«Господи! Как я устал, – подумал Турецкий. – А вообще, мне это надо? Хороший вопрос», – ответил он сам себе, закуривая и начиная выпивать в одиночестве среди людей.
Настя опять прошла мимо. Теперь на подносе царило блюдо с шашлыками и снова коктейли. Все это проплыло к соседнему столу.
«Однако! Плотно взялись отдыхать барышни!»
Саша вынул из кейса газету, как бы углубился в нее, попивая и покуривая. Думая о том, как жить дальше.
За соседним столиком что-то происходило. Саша слышал уже не всхлипывания, а самый настоящий женский плач. Скосив глаз, он обнаружил, что плачет Вера Горбовская. Вот те раз!
Знаменитые тоже плачут! И тут он услышал фамилию, которая сидела в его подкорке как таблица умножения. Саша занавесился газетой и обратился в слух. Говорила подруга Веры, телеведущая.
И говорила о весьма занимательных вещах:
– Прекрати плакать, лопай осетрину и слушай меня. Ты слышала о докторе Нестерове? Ясно, не слышала. Ты же десять лет на кухне провела, а потом сразу как кур в ощип – на эти съемки. Так вот. Есть такой замечательный доктор Нестеров. Он проводит курс омолаживающей терапии.
– Я не буду делать никаких операций, отстань, Алина, – всхлипнула Вера. – Вон, Маша сделала подтяжку, и что? Инсульт.
– То, о чем говорю я, – это не операция! Это уколы. Как прививка против бешенства. Десять— пятнадцать уколов. Это стационарно. Ляжешь на две недели – выйдешь молодой красавицей.
– Это каким же образом?
– Ну, я не знаю механизма действия. Но это неважно. Важен результат. Человек омолаживается. Весь. Не только снаружи, а вообще – весь организм! Мышцы приобретают тонус. Кожа натягивается безо всяких подтяжек! Эндокринная система работает как раньше. Еще ребенка родишь!
– Кому?
– Найдем кому.
«Не понял. Это что же означает? Нестеров продолжает работать? Втихаря?» – изумился Саша.
Краем другого глаза он увидел, что Настя, которой запрещено общаться с клиентами, сидит в компании молодежи, рядом с сыном известного режиссера, тоже режиссером. И заливается веселым смехом, поглядывая на Турецкого. Ладно, плевать, не до этого сейчас, когда Родина в опасности.
Саша снова обратился в слух.
– Я слышала, что Нестерова закрыли, – прогундосила заплаканная Горбовская.
– Ага! Значит, ты все-таки об этом слышала? Не совсем деревня?
– Ну да, говорили на съемках. Кто-то к нему собирался. Но его, говорят, закрыли. И потом, там очереди и все это безумно дорого.
– Вот и нет! – воскликнула Алина. – Нестерова закрыли, это правда. И вообще, у него сердце больное. Он часто болеет. Зато открылся другой центр. Где делают то же самое. Делает лучший, самый любимый ученик Нестерова.
– Это кто же?
– Литвинов. Слышала такую фамилию?
– Нет.
– Потому что он только начал. Пока помещение нашли, пока разрешения всякие... зато у него пока никакой очереди. И дешевле, чем у Нестерова. А методом он владеет не хуже своего учителя. Так что вперед, подруга! Ты же сейчас при деньгах?
– Да, но я должна распределить их надолго. У меня дочь.
– Чушь! Тебе сейчас просто необходимо возродиться. Из пепла. Деньги надо инвестировать в свою внешность. Это самый выгодный способ вложения. Увидишь, все пойдет как по маслу. Олежек твой вернется, потому что лучше тебя бабы нет. А ты еще подумаешь, принимать ли его обратно. Может, мы другого найдем. Еще круче. Вот их сколько, денежных мешков, болтается. Теперь... Скоро ваш фильм на экраны выйдет. Наверняка выдвинут на «Нику» и на все прочие премии. Может, и на «Оскара», как лучший иностранный фильм. И что же, ты будешь получать призы с такой, извини меня, рожей, как сейчас?
Последний аргумент, видимо, возымел действие.
– А где это? Куда нужно идти? И сколько все это стоит?
– Эта клиника пока находится на территории закрытого предприятия. Чтобы не было слишком большого наплыва. У них пока возможности ограничены. Они еще на полную катушку не развернулись. Поэтому пока себя не рекламируют.
– А ты все это откуда знаешь?
– Верочка! Знает тот, кто хочет узнать. Я сама туда пойду.
– Правда?
– Да! А то ты у меня красавицей будешь, а я рядом с тобой – старухой? Будем проходить курс вместе!
– Вот это здорово! Тогда я согласна! А где это?
– Это на Дубровке. Там такое предприятие есть закрытое. Пропускная система, все очень строго. Завтра я съезжу туда.
– А позвонить нельзя?
– Нельзя. Нужно съездить. Лично договориться с Литвиновым. Он там как раз по четвергам бывает. Хочешь, поехали вместе? Деньги бери с собой. Может, сразу и заляжем.
– Подожди. Мне нужно Сонечку к маме пристроить.
– Хорошо. Ты ее пристраивай на пару недель. А я завтра туда съезжу, запишусь и внесу аванс. Согласна?
– Да!
– А теперь домой. Тебе нужно выспаться. Я тебя отвезу. Договорились?
– Хорошо! – Вера явно повеселела.
– Девушка! – Алиса подозвала Настю.
Та с явной неохотой оставила компанию, направилась к дамам, стараясь не глядеть на Александра.
– Девушка, а потом ко мне подойдите, пожалуйста, – окликнул ее Саша.
Она кивнула, прошла мимо. Турецкий ощутил знакомый легкий запах, и в сердце опять заныло.
Его отвлекло пиликанье мобильника.
– Але.
– Саня? Ты где? – загудел Грязнов.
– А что?
– У нас здесь печальные новости. Литвинова покончила с собой.
– Ты что? Как?
– Включила газ на всю катушку. Просидела головой в духовке почти весь день.
