Галочка, я ошибался!
Глава 16
Кольцо сжимается
– Ты хоть представляешь, с какой головной болью заявился?! – Константин Дмитриевич Меркулов с неподдельным возмущением поглядел на своего подчиненного и издал в дополнение к сказанному звук, напоминающий фырканье рассерженного кота.
Никакого впечатления на Александра Борисовича сия тирада не произвела: он и без Меркулова знал, что то, о чем он просит шефа, позволяется официально куда реже, чем утверждает общественное мнение.
– Костя, – спокойно произнес Турецкий, – дослушай меня, прежде чем фырчать. Как ты понимаешь, мне куда проще было бы обратиться с тем же самым к Денису Грязнову в его «Глорию», а не организовывать тебе упомянутую головную боль. Но мне, чтобы успешно завершить это следствие, нужно именно официальное разрешение на прослушку телефонов Мохнаткина... Что касается оснований – тебе что, мало двух убийств и подозрений на наркоту?..
– Каких еще двух?!
– А вот каких... – Александр Борисович извлек из принесенной с собой папки еще одну – немного пожелтевшую от времени. – Вот, смотри: я тут затребовал из архива через Славку Грязнова, конечно... Дело четырехлетней давности. Убили молодого парня, певца, менеджмент и продюсирование которого осуществляла фирма «Струна». Дело давно закрыто «за недостаточностью улик»... Вот постановление.
Однако среди свидетельских показаний есть два весьма между собой схожих: речь идет о ближайшем друге жертвы – Копылова Алексея Ефимовича. И о его матери. Оба в один голос твердят о серьезном конфликте между парнем и его продюсером, которым был сам Мохнаткин! К слову сказать, именно с тех пор Николай Генрихович лично никого не продюсирует, ограничивается тем, что прослушивает новичков, то бишь кандидатов в звезды и занимается чисто административно-командными делами.
Ну так вот: оба упомянутых свидетеля говорили также о том, что убитый Копылов весьма прозрачно намекал им, что у него есть способ заставить продюсера платить не те жалкие в соответствии с контрактом, а «совсем другие деньги»... Как понимаешь, следствие эту версию разрабатывало. Но в итоге зашло в тупик – тем более что других версий, помимо случайных хулиганов, не было вообще. А потом дело резко закрыли.
– Ты же сам говоришь – зашло в тупик! – недовольно проворчал Меркулов. – Если нет доказательств причастности к убийству Мохнаткина, скажи на милость, какое же это основание?
– А я тебе о том и говорю: если не дашь официального разрешения на прослушку, если у нас не будет на руках соответствующего распоряжения и ордера – убийство Краевой постигнет та же участь и с той же формулировкой!.. Костя, – в голосе Александра Борисовича появились нотки усталости, – прекрати упираться! Головой ручаюсь, что с ордером на руках мы завершим дело в три-четыре дня!..
– А если – ошибка? – уже менее уверенно произнес Меркулов. И Александр Борисович понял, что победил...
Ирина Сергеевна Радова, числящаяся в списке артистов «Дома оперы» как колоратурное сопрано и исполнительница партии Марии Стюарт, произвела на Турецкого самое что ни на есть благоприятное впечатление: ему вообще всегда нравились голубоглазые блондинки! Легкий намек на будущую полноту девушке только шел, делая ее более юной, чем утверждали паспортные данные. К тому же скрадывался высоким, вполне сценическим ростом.
Когда накануне визита на репетицию в «Дом оперы» Александр Борисович вызвал к себе Померанцева и Романову и ознакомил их со своей идеей, его подчиненные прореагировали на нее по-разному: Валерий пришел в восторг и тут же помчался звонить Строганову. Дозвонился и вернулся обратно, дабы сообщить, что, по мнению Юрия, Ирина очень артистична, и, пожалуй, даже артистичнее остальных актеров.
Романова же, перехватив смешливый взгляд Турецкого, ярко вспыхнула, поняв, что оба они думают об одном и том же – о первом деле, в котором Гале довелось участвовать в качестве оперативника и которое она едва не завалила... И вообще, попав в руки бандитов, осталась жива только благодаря счастливому стечению обстоятельств...[2]
Да, ситуация, которую предложил Александр Борисович, очень напоминала ту, с точки зрения Гали, давнюю, организованную ею по собственной инициативе и благополучно заваленную... Благодаря совместным действиям ЧОПа «Глория» и усилиям опытных оперов МВД им тогда удалось благополучно завершить «алмазное дело», но отнюдь не благодаря Галочкиной инициативе...
– Ну-ну, – усмехнулся Турецкий, увидев, как порозовела Романова. – Кто старое помянет – тому, как говорится, глаз вон... Даже хорошо, что некий опыт в данной сфере у тебя есть!
И вот теперь, сидя в полутемном зале на репетиции, проводил которые все последние месяцы сам маэстро Струковский, ставший после смерти Аграновского главным дирижером «Дома Оперы», Романова с интересом изучала именно Радову, для которой репетируемая мизансцена была в «Марии Стюарт» финальной: казнь Марии...
Артисты пели без костюмов – обычный прогон, который нужно устраивать время от времени, чтобы исполнители во время простоя не потеряли форму. И Галя с изумлением обнаружила, что Радова во всех отношениях (по крайней мере с точки зрения Романовой) оказалась вполне достойной партнершей для Юрия Строганова, певшего в финале с девушкой в дуэте Лейстера. И было это настолько здорово, что заслушалась не только Галя, даже Александр Борисович после завершения мизансцены не выдержал и зааплодировал, чем весьма смутил в первую очередь сам себя... Впрочем, Галочка не исключала, что сделал он это специально: артистизма господину Турецкому, пожалуй, тоже было не занимать!
И вот теперь слегка раскрасневшаяся после репетиции Ирина Радова, сидя напротив Турецкого в небольшой, заваленной платьями на обручах и прочими средневековыми, кажется, костюмами уборной, и сама разглядывала Александра Борисовича с беззастенчивым и доброжелательным любопытством.
– И еще раз – браво! – улыбнулся тот, не скрывая своего подлинного (или очень похожего на подлинное) восхищения. – После такого яркого впечатления, какое мы сейчас получили, просто обидно переходить к грубой прозе...
– Если нужно, значит, нужно, – улыбнулась Радова. – А за впечатление – спасибо вам огромное! Знаете, как я всегда волнуюсь, если приходится петь с Юрием Валерьевичем?.. Просто до обморочного состояния!.. Кто – он и кто – я!..
– На мой взгляд, – сказал Турецкий вполне серьезно, – разница между вами исключительно в том, что у него опыт есть, а вы певица начинающая. Но никак не в таланте! Поверьте, я не такой уж дилетант в музыке: моя супруга преподает в Гнесинке, поневоле научишься разбираться, кто есть кто!
– Правда?! – Голубые, очень яркие глаза певицы просияли. – Ох, здорово как... Вы не представляете, что значит для артиста такая похвала!.. Я готова к грубой прозе жизни, сейчас я вас выслушаю. Но если можно, я хочу вначале кое-что вам сказать, не только от себя...
– Вам можно все! – произнес льстец Турецкий.
– Это насчет Юрия Валерьевича... Мы подумали и решили: если это поможет, коллектив театра готов написать в Генпрокуратуру общее заявление! Подпишутся все, включая Киру... Мы хотим написать, что Юрий Валерьевич, в чем мы глубоко убеждены, ни в каком убийстве не виноват! Он... Понимаете, он никогда бы в жизни ее не убил, кроме того, ни на какое убийство он вообще не способен, он же артист, Божьей милостью артист!..
– И еще раз – браво! – улыбнулся Александр Борисович. – Вы удивительно красивая девушка, а волнение делает вас еще краше. Я бы с удовольствием попросил вас продолжать, если бы не одно обстоятельство: следствие по отношению к господину Строганову придерживается того же мнения!
– Правда?! – Ирина радостно всплеснула руками.
– Правда. Более того, сегодня я привез сюда копию постановления, в соответствии с которым подписка о невыезде с Юрия Валерьевича снята...
– Класс! – Радова улыбнулась, продемонстрировав всем присутствующим на удивление ровные и белые до голубизны зубы. – Если б вы знали, как вовремя!
– То есть?
– У Юрия Валерьевича с середины июля должны начаться гастроли в Германии, контракт с Берлинской оперой подписан еще Маркошей покойным... Последнее, что он успел сделать для него. – Девушка заметно
