меня завалить?
– Угадал, – вновь согласился Халимон. – Ты извини, братела. Как говорится, ничего личного. Ты же знаешь, я не могу не выполнить приказ.
– Но ведь мы сделали все, как нужно. Ты сам сказал, и тот терпила уже ничего никому не расскажет.
– Он-то не расскажет, – уныло согласился Халимон, – зато другие могут. Говорил я тебе: не трепи языком – на беду нарвешься. Вот и нарвался.
Халимон секунду помолчал, потом холодно произнес:
– Если будешь стоять спокойно, умрешь быстро. Ты знаешь, я хорошо стреляю. Обещаю выстрелить тебе прямо в затылок.
Дашкевич нащупал на полке кухонный нож и крепко сжал его в руке. Не медля больше ни секунды, он резко развернулся и, пригнув голову, бросился на Халимона.
Выстрел прозвучал сухо и отрывисто, как лай большого пса. Дашкевич почувствовал, как пуля обожгла ему голову, но не остановился, и в следующее мгновение острый столовый нож до самой рукоятки погрузился в мускулистую и неожиданно мягкую шею Сергея Халимона.
6
Под пристальным взглядом Турецкого помощник Елены Сергеевны Канунниковой Владимир Юдин – худощавый молодой мужчина с чернявой физиономией цыганенка – чувствовал себя неуютно. Турецкий не лез за словами в карман, он говорил жестко, без всяких церемоний, лишь изредка задумчиво растягивая слова и не забывая при этом смотреть на Юдина такими глазами, словно в них были вделаны маленькие рентгеновские аппараты.
– Значит, вы сейчас нигде не работаете?.. – протянул Турецкий, разглядывая Юдина, как зоолог разглядывает маленького зверька, попавшегося в ловушку.
Юдин вежливо улыбнулся и повторил:
– Нигде. Видите ли, Александр Борисович, после смерти Елены Сергеевны я долгое время был сам не свой. – Он потупил глаза и с деланным смущением добавил: – Скажу вам прямо – эта беда сильно подорвала мое здоровье. Я даже вынужден был пройти специальный курс лечения...
Турецкий нетерпеливо качнул рукой:
– Я знаю, что вы пьете. Следователь, с которым вы беседовали, рассказал мне о вашем «способе лечения». У вас что, был запой?
– Ну почему же запой? – обиженно ответил Юдин.
– Что же тогда помешало вам устроиться на работу?
Юдин вздохнул и ответил:
– Нервы. Нервы помешали. В первую неделю после... после той трагедии меня сильно мучили бессонницы. А если всю ночь не спишь, то какой из тебя работник к утру? Вот я и решил сперва подлечиться, попить таблетки, разные успокаивающие травки и так далее...
Турецкий едва заметно усмехнулся.
– Ну и как, помогло? – спросил он.
– Пока не очень. – Юдин слабо улыбнулся: – Но, по крайней мере, сейчас я уже не ворочаюсь всю ночь, мне удается забыться на два-три часа... Иначе бы я давно сошел с ума.
Юдин изобразил на лице нечеловеческое страдание, однако Турецкий, казалось, не обратил на это никакого внимания.
– Где вы были в день смерти Канунниковой и ее мужа? – строго спросил он.
– Дома, – ответил Юдин. – Видите ли, Александр Борисович, до шести утра мы все сидели в штабе, а потом стали разъезжаться по домам. Настроение у всех было отвратительное. Помнится, я даже хотел заехать по пути в какой-нибудь бар и напиться, но передумал.
– Почему?
– Слишком сильно устал и хотел спать. Около семи часов утра я приехал домой, умылся, разделся и лег в постель. Спал я часов до трех, а потом меня разбудил телефонный звонок.
– Кто звонил?
– Председатель правления нашей партии Дубинин. Он рассказал мне о том, что случилось. После этого я... – Юдин поднял руку и мучительно потер пальцами смуглый лоб. – Простите, я плохо помню... – пролепетал он. – У меня в голове все смешалось и... О господи, я не знаю... Я чуть с ума не сошел от горя. Вам, разумеется, трудно в это поверить. Ведь мы не были с Еленой Сергеевной ни родственниками, ни близкими друзьями... Но уверяю вас, что это правда.
Юдин замолчал и опустил взгляд, принявшись с усиленным вниманием разглядывать свои худые, смуглые руки, лежащие на коленях.
Во время беседы со следователем Владимира Юдина мучила одна неотступная мысль: как бы поскорее распрощаться с хозяином кабинета (а беседа проходила в кабинете Турецкого), покинуть эти страшные стены, добраться до машины, открыть бардачок и...
Тут Юдин представлял, как «Баллантайнс», к которому он пристрастился в последние недели, горячей волной прокатывается по пищеводу и как эта горячая спасительная волна, поднявшись к голове, нежно окутывает мозг, заставляя его позабыть о проблемах и страхах – хотя бы на время.
Однако беседа не кончалась. Турецкий с методичностью садиста задавал новые и новые вопросы, и постепенно Юдин все больше приходил в отчаяние. Ничего, что могло бы вызвать у следователя подозрения, Юдин не сказал. Для этого он был слишком трезв и слишком осторожен. Но он чувствовал, что еще немного, и утомленный мозг перестанет контролировать слова, и тогда может случиться беда. И вот это-то ощущение надвигающейся беды больше всего нервировало Юдина.
Наконец Турецкий проявил милосердие, закончил свой дьявольский допрос и сказал:
– В общем, так, гражданин Юдин. – Он особенно подчеркнул это слово – «гражданин». – Я беру с вас подписку о невыезде. Не вздумайте никуда уезжать из Москвы и будьте на связи. Если я узнаю, что вы куда-то уехали, не предупредив меня, – пеняйте на себя. Церемониться не стану.
– Нет-нет, что вы, – заверил следователя Юдин. – Я ведь понимаю. Обещаю вам, что никуда не уеду, пока вы не разрешите.
На этом – к огромному счастью Юдина – допрос был закончен. К своей машине Юдин летел как на крыльях. В долю секунды ворвался он в салон и захлопнул за собой дверцу. И тут случилось нечто такое, что едва не стоило нервному Юдину жизни.
– Сиди смирно и не двигайся, суслик, – услыхал он у себя над самым ухом знакомый, неприветливый голос.
Юдин вздрогнул, да так сильно, что чуть было сам не напоролся на нож. Посмотрел в зеркальце заднего обзора и поежился, как будто ему внезапно стало холодно. И тут же в голове у Юдина пронеслась мысль – вот она! Та самая расплата, о которой он не раз думал долгими зимними ночами, лежа в горячей постели, изнывая от жажды и бессонницы.
– Дашко? – произнес Юдин хриплым, подрагивающим голосом. – Что ты здесь делаешь?
– Мне нужны бабки, – сказал Дашкевич, хищно, как затравленный зверь, оглядываясь. – И ты мне их дашь.
– Но... – Юдин нервно сглотнул слюну. – Но у меня их при себе нет...
– Врешь, суслик. Ты всегда таскаешь с собой лавэ, чтобы пускать пыль в глаза всяким лохам. Даже не думай тихариться.
Острый кадык Юдина вновь дернулся. «Лучше отдать ему все, чем лишиться жизни», – пронеслось у него в голове.
– Хорошо, – выдохнул Юдин. – Я отдам тебе все, что у меня есть. – Он осторожно, стараясь не делать резких движений, сунул руку во внутренний карман пиджака и достал бумажник. Протянул его через плечо Дашкевичу. – Вот, возьми.
Дашкевич убрал от шеи Юдина нож, взял бумажник, раскрыл его и пересчитал наличность.
– Всего пять сотен, – недовольно сказал он. – Есть еще?
Юдин, обливаясь потом (теперь ему вдруг стало жарко), покачал головой:
– Нет, здесь все. Клянусь здоровьем.
Некоторое время Дашкевич молчал, словно раздумывал над тем, верить Юдину или нет. Потом
