– Вижу, потому и говорю с тобой пока спокойно. Действуй, Антон...
Плетнев, поняв, наконец, что Грозов пользуется только звуковыми источниками, яростно прижимал, глядя на Щеткина, палец к губам и медленно, сантиметр за сантиметром, отсоединял от девочки плотно сидевший на ней пояс. Это ж надо так сделать?!
– Ну ладно, – тяжело дыша, бормотал Антон, чтобы его состояние слышал Грозов, – провода я, пропади ты пропадом, сволочь, соединю... Но только в самый последний момент. Это моя гарантия... А еще дай мне сына, я хочу его слышать.
И снова раздался непредвиденный треск изоленты. Грозов живо отреагировал:
– Ты зачем снимаешь пластид?! Сделай все, как было!
«Ага, не видит, но все слышит...»
– Ничего я не снимаю... – продолжал напряженно бормотать Плетнев. И в следующий момент готов был убить этого тупого ментяру, инициативного болвана Щеткина! Где их, таких, только делают?!
Тот, видимо, изнемогал уже от невыносимого напряжения и попробовал привлечь внимание Антона жестами и междометиями. Антон потряс кулаками, показывая, что он сейчас с ним сделает. А Грозов, мерзавец, похоже, что-то все же уловил.
– Эй, Антон-Питон, а ты не жульничай! Детей я не разрешаю никуда выводить. Я должен слышать постоянно их голоса, до самого конца, ты меня понял?... И давай, работай! Что-то ты лениво копаешься...
– А ты почем знаешь, – обозлился Плетнев. – Иди сюда и сам смотри... твою мать!.. Видит он...
– С тех пор, Антон, когда мы с тобой виделись в последний раз, прогресс ушел далеко вперед!.. Так что я и отсюда могу все прекрасно наблюдать и руководить твоими действиями, понял? Вот то-то, поторапливайся!
– Дай мне поговорить с сыном.
– А-а, то-то... Ну что, Антон, чья чаша весов перевесила?
– Повторяю, я должен поговорить с сыном... А потом еще и с женщиной.
– Да? А заодно переспать с ней не хочешь, а?... Ладно, черт с тобой, все-таки не чужой ты мне, поговори... Ну-ка, Вася, скажи что-нибудь папе... Только не кричи, негромко...
– Папа, ты где? – услышал Плетнев сдавленный голос сына.
– Вася... Вася... – Голос у Антона сорвался. – Я скоро буду... Ты как?...
– В порядке, не волнуйся, папа...
– А тетя...
– Все, Антон! Достаточно. Бойкий у тебя парень... Работай, Питон, времени у нас с тобой совсем мало...
Плетнев взглянул в сторону Щеткина, но того не было на месте... Ну что ты скажешь?!
А в это время на пышную администраторшу, которая с удовольствием наблюдала, как резвятся дети, но была озабочена отсутствием артистов, напирал Щеткин:
– Вы меня слушаете, Софья Ивановна? Я говорю, быстро и осторожно уводите из зала детей. Не кричать. Всех – во двор...
– Да что это все значит? – возмущенно воскликнула дама и осеклась, увидев «страшные» глаза «тигра» без головы, которую катали по залу дети, играя ею в футбол.
– Я из уголовного розыска, – настойчиво шипел ей в лицо Щеткин. – В зале находится опасный преступник. Мы его задерживаем. Никуда не звоните. У вас две минуты... Только пригласите всех тихонько, не орите... Вам понятно?
– Да... – То, что она испугалась, было видно, но вот поняла ли – это большой вопрос.
Но Щеткин уже нашел новое, возможное решение проблемы. Он подбежал к музыканту, сидевшему за синтезатором, и начал быстро говорить, почти кричать ему на ухо:
– У тебя фонограмма есть?... Ну там, шумы, крики, аплодисменты? Детские голоса? Ну, хоть что-то может эта твоя бандура?
– Есть, – ответил тот, продолжая играть. – А зачем?
– Покажи, где чего нажимать?
– Да вот... Овации, восторги... А зачем? Мы что, площадку меняем?
– Тихо, парень. Уголовный розыск. Включай все кнопки и отваливай отсюда. Молча...
И уже через минуту Щеткин освоился с «хитрой» механикой. Стоя у синтезатора, он кричал в микрофон:
– А теперь, ребята, смотрите, как Маугли попал в плен к обезьянам! – А синтезатор выдавал возгласы, восклицания, дружный смех и аплодисменты.
Родители с детьми, путаясь и создавая дополнительный шум, который приходилось перекрывать «овациями», спешно покидали зал.
– Ну вот, видишь? – как бы комментировал Грозов. – Все можешь, Антон...
– Все так все, – безнадежным тоном пробормотал Плетнев. – Осталось соединить контакты.
Пояс с девочки был уже снят и лежал в углу.
– Когда ты отпустишь моего сына? И женщину?
– Нет, погоди, о сыне был разговор. Но о женщине? Она же не твоя жена? Какое тебе до нее дело?
– Все равно, ты обоих взял в заложники, обоих и отпускай!
– Ну, допустим, я тебе дам честное слово... Солдатское честное слово! Но ты же мне все равно не поверишь... Лучше соедини контакты – и можешь быть свободен. Я даю тебе время для отхода. Минуты вполне хватит.
– Нет, так не пойдет, Чума. Мне нужны гарантии.
– Ну ты – дурак! А у тебя разве есть выбор?
– Скажи, зачем тебе это нужно? Вот лично тебе? Мы ж с тобой были в деле, знаем цену и жизни, и смерти. Зачем ты этого хочешь для детей?
– У них нет будущего. Как и у тех, кого мы учили убивать, там, в Африке. Ты разве забыл?
– Но тогда был приказ!
– А я о чем? Ты ведь привык выполнять приказы? Вот и выполняй! Я тебе приказываю, потому что имею на это право. Твоего сына, Антон, я, так и быть, не трону. Обещаю...
– Я тебе не верю.
– Ну, как тебе еще объяснить? Ухо ему отрезать?
– Только посмей! – взорвался в крике Плетнев, заглушив «счастливые детские крики»...
«Доктор... доктор...» – продолжал твердить про себя Турецкий, ерзая в кресле. Взгляд его невольно упал на тумбочку, точнее, на лампу, стоящую на ней. На лампу, на которой больше НЕ БЫЛО черного амулета! Не висел он на привычном месте!
– Юрий Александрович! – вдруг осенило его. – Юрий!! Кретин!.. Вот зачем этот «доктор» захотел посмотреть его температурный лист!..
Резко развернув свою каталку, Александр Борисович подъехал к кровати и вытащил из-под матраса пистолет, оставленный ему Головановым. Привычным движением передернул затвор, заслав патрон в патронник, сунул ствол в карман пижамы, в другой сунул так ничего и не ответивший ему мобильник и покатил к выходу в коридор.
Медсестра на своем посту «читала» толстую книгу. Турецкий подкатил к ней, не увидев в коридоре ни одной живой души.
– Сестра! – разбудил он ее, та вскинулась, зло посмотрела на больного в коляске и в свою очередь заговорила, боясь повысить голос, но тон у нее был сварливым:
– Нечего тут орать! Больной у себя в палате болеть должен!
– Быстро! Где охранник? – Турецкий ткнул пальцем туда, где видел его днем.
– Почем я знаю?! – Пожилая медсестра тоже повысила голос. – Отошел! Я чего, следить за ними обязана? Я не обязана!
– Отвечай! – резко, как он умел, «громыхнул» на эту дуру Турецкий. – Врач с женщиной и мальчиком в какую сторону проходили?
– Никто здесь не проходил! – возмутилась сестра. – Нечего на меня орать! Если каждый тут будет...
Но Турецкий уже все понял. Это не тот уровень разборок. И быстро покатил обратно, в сторону лифтов.
