— Согласен, — наконец тихо произнес он.
Этан встал и направился к выходу вместе с остальными вампирами. Он открыл дверь, вежливо попрощался с Ноем, Скоттом и Морганом, и в кабинете остались только , Люк, Малик и я.
— Полагаю, за последние пару дней вам довелось многое пережить, — сказал Этан. — Отдохните этой ночью, приятного вечера. Поговорим завтра на закате.
Люк, Малик и я улыбнулись друг другу и Этану.
— Спасибо, босс, — сказал Люк и вышел за дверь.
— Вы слышали, что он сказал? — переспросила я с проницательной улыбкой и последовала за ним.
Я свернула за угол коридора, и тут меня окликнул Морган. Он стоял в вестибюле, руки в карманах, в лице и позе соединились гнев и поражение.
— Мы можем поговорить?
Я кивнула, мой живот внезапно заныл от предчувствия схватки. Он открыл дверь, и я вышла следом. Туман поднимался над улицами, холодный ветер дул в сторону Гайд–парка.
— Почему ты мне не сказала? — спросил он, когда мы вышли на тротуар, его голос прозвучал излишне громко в тишине ночи. — Об угрозе, о репортаже? Ты могла прийти ко мне со всем этим и все рассказать, когда мы были в доме твоих родителей.
Я осмотрелась, убедилась, что любой вампир через окно услышит наш разговор, и взяла его за запястье. Провела за собой по тротуару и за ворота, затем по улице за угол, где не было папарацци. Может, они растворились в дожде, словно злобные ведьмы.
— Я действовала как Страж, — сказала я ему, когда мне показалось, что мы достаточно далеко от чутких ушей и можем обменяться парой личных тайн. — Это было дело Кадогана.
Морган скрестил руки:
— Это было дело Дома. Мы все имели право знать.
— Так или нет, но это решать Этану, не мне.
— Ты служишь Стражем и действуешь в интересах своего Дома. Что для него лучше, определять тебе, не Этану
Я не могла не согласиться с этим утверждением в принципе, но не была готова признаться в этом Моргану.
— Даже если бы решение оставалось за мной, — ответила я, — это было мое решение, не твое. Я понимаю, что ты бы хотел получить эту информацию, но я не служу стражем Дома Наварры.
— О, мы это четко понимаем, Мерит, — его голос сочился сарказмом. — Совершенно ясно, кому принадлежит твоя преданность.
Я устала от постоянных подколов, поэтому нанесла ответный удар:
— А твоя преданность не принадлежит Селине?
Его щеки залились краской.
— Посмотри мне в глаза и скажи, что твой Мастер не принимал решения, касающиеся «дел Дома». И если ты что–то знал о том, что она сделала или что она coвсем слетела с катушек, ты наверняка не поделился бы с нами
Он сердито посмотрел на меня:
— Я не знал ничего такого, что могло бы подвергнуть опасности остальных. И делал то, что считал правильным.
— Я тоже.
— Да, уступая Этану.
Я закатила глаза:
— Господи, Морган! Он — Мастер моего Дома. Что, по–твоему, я должна сделать? Начать восстание? Если бы ты разговаривал с одним из неофитов о неподчинении твоим приказам, ты бы подстрекал его к мятежу?
Морган покачал головой:
— Это совсем другое.
Наступила моя очередь презрительно фыркать, и я воздела руки, раздраженная разговором.
— Почему другое?
Нa этот раз он ответил с яростью, громко и сердито:
— Потому что это Этан, Мерит. Вот почему!
В отдалении громыхнул гром, впечатляющий разряд молнии распорол небо зигзагом.
Я уставилась на него, почувствовав ответный трепет в сердце, и увидела, что у него внезапно сузились зрачки.
— Он — мой Мастер. И я знаю, что ты думаешь. Ты ясно дал мне понять.
«Все так думают», — молча добавила я.
Но он — просто мой Мастер, босс, работодатель. Точка!
Морган покачал головой и отвел взгляд:
— Ты наивна…
Я закрыла глаза, уперлась руками в бока и попыталась сосчитать до десяти, чтобы не совершить вампироубийство прямо здесь, на милой чикагской улице, где так тщательно убирают мусор.
— Ты полагаешь, я не способна судить самостоятельно, есть у меня с кем–то роман или нет?
Он снова посмотрел на меня, и в его глазах на миг сверкнуло серебро.
— Откровенно говоря, Мерит, нет.
Я пропустила подтекст, намек на наши отношения, и с сарказмом ответила:
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала, учитывая, что ты мне не веришь? Что я влюблена в него? Что мы собираемся пожениться и начать клепать детишек–вампиренышей?
— Вампиры не могут иметь детей. — Вот и все, что он сказал, и подавленность в его голосе, и то, что я еще не обдумывала влияние моего превращения на способность стать матерью, выбили почву у меня из– под ног.
Выпустив пар, я посмотрела на землю, и когда очередной раскат грома прокатился над Гайд–парком, я обняла себя руками.
— Что мы делаем, Мерит?
Я моргнула и взглянула на него:
— Ты оскорбляешь меня, потому что считаешь, что я плохо справилась с делами Дома.
Выражение лица Моргана не изменилось, но голос смягчился:
— Я не это имел в виду. — Он убрал руки в карманы. — Я говорил о нас. Что мы делаем?
Я поняла, что мне нечего ответить.
Вдруг, словно по сигналу, опять пошел дождь — стеной, серебряным занавесом, отразившим эмоциональный барьер между нами. Дождь лил как из ведра, и мы в считанные секунды промокли до нитки. У меня не было ответа на его вопрос, и он сам молчал. Мы просто стояли со слипшимися от воды волосами. Капли дождя стекали по нашим лицам, задерживались на ресницах, и блеск воды подчеркивал и без того точеные скулы Моргана. С прилипшими к голове волосами он выглядел, подумала я, словно древний воин, застигнутый грозой. Возможно, после победы над последним врагом в битве.
Только сейчас последний воин выглядел… потерпевшим поражение.
Время шло, а мы молча стояли под дождем и глядели друг на друга.
— Я не знаю, — наконец выдавила я, пытаясь вложить в слова извинение.
Морган закрыл глаза, и, когда снова открыл, на его лице появилась зловещая решимость.
— Ты хочешь меня?
Я сглотнула, уставилась на него, зная, что в моих широко открытых глазах раскаяние, и ненавидя себя за то, что не могу ответить ему с убежденностью, которую, я знала, он вполне заслуживает: «Мой бог, да, я хочу тебя». Я открыла рот, чтобы дать какой–нибудь подходящий ответ, но снова его закрыла, решив честно обдумать вопрос.
Я хочу того, чего хочет большинство людей, — любви, дружеского общения.
Я хочу прикасаться к кому–то и чтобы кто–то прикасался ко мне.
Я хочу кого–то, с кем можно смеяться и кто будет смеяться вместе со мной и надо мной.
