Не спится, Коля?
Ага. Пойдем вниз, поговорим.
Не могу, – отказался Ганс. – А вдруг кто проснется?
После недолгой возни братья сели на палубу по-турецки, сблизив лбы, как будто собрались бодаться. От Петровича они таким образом уединились, а Маша слышала каждое слово. Родственнички были уверены, что она спит.
Ну, в чем дело, брат? Киснешь? – с усмешкой в голосе спросил Ганс.
Коля подтвердил тяжким вздохом, что так и есть, киснет.
И по какому же поводу?
Сам знаешь.
Не знаю, брат! Ума не приложу! – делано удивился Ганс.
Шофера жалко, – еле слышно выдавил брат-1.
Какого? Который сестру захватил, а потом стрелял в тебя?
Коля промолчал. Кажется, он уже сам был не рад, что начал разговор. Но Гансу этого показалось недостаточно.
Жалуетесь, что много учить заставляют, а сами как слепые котята! Основ не знаете, отсюда сомнения и нетвердость в вере, – сказал он с искренним сожалением. – Ну-ка, быстренько, из «Откровений» преподобного: «Все святые, включая Иисуса…»
«…должны уважать вас, потому что даже Иисус не смог сделать то дело, которое вы сейчас делаете», – закончил цитату Коля.
Ведь знаешь! – обрадовался Ганс. – А какие главные свойства души?
Богоданна, бесплотна и бессмертна! – окрепшим голосом отрапортовал брат-1.
Так о чем ты переживаешь, дурашка?! Мы бессмертную душу спасли этому шоферюге, потому что пострадал он за наше святое дело. И сестру выручили!
Коля благодарно хлюпнул носом и – чмок, чмок – расцеловал мудрого Ганса.
Иди спи, через час меня сменишь, – пробурчал тот.
Было слышно, как под Колиными ногами звенят металлические ступеньки трапа. Ганс удалился на прежнее место, мимоходом пожаловавшись Петровичу:
– Как слепые котята! Голос у него был довольный.
Маша лежала, боясь шелохнуться. Ну и компания! Говорят про Христа, а сами человека убили. Инквизиторы какие-то!
Сколько же еще плыть? Вода за бортом журчала, напоминая о потребностях, которые неизбежно возникают у каждого человека после сна. Но туалета на такой маленькой яхте все равно нет, а еще одну таблетку можно получить запросто, едва пошевелишься. Нет уж, мы и без таблетки заснем, научены… Маша закатила глаза под лоб и стала внушать себе: «У меня тяжелые теплые ноги. Тепло разливается, течет, доходит до коленей…» Что еще за преподобный, интересно знать?
Глава V ГЕРОИЧЕСКОЕ ВИСЕНИЕ
Разбудил ее смачный шлепок морской воды по лицу. Ничего себе! Ветер срывает пену с гребней волн – это же шторм в пять баллов, малотоннажным судам предписывается не покидать акваторию порта. Есть океанские яхты, для которых пять баллов – одно удовольствие, свежий ветерок, но суденышко Петровича не из их числа.
Ветер на все лады завывал в снастях, волны шипели, как тысячи разъяренных котов. На побережье сейчас прибой грохочет, брызги летят, а в открытом море шторм всегда потише, только радости от этого мало.
Качало уже заметно, хотя качка на парусниках не такая, как на моторных судах. Железная или пластмассовая коробка с винтом кивает каждой волне, а легкая яхта, оседлав пенный гребень, скользит по нему, как серфингист на своей доске. Потом срывается, ухает вниз, карабкается на следующий гребень и опять мчится на нем, накренившись и сбивая пену кончиком реи. «И мачта гнется и скрыпит», как подметил классик.
Все это просто здорово, но паруса неумолимо кренят яхту на борт. Чтобы она не перевернулась, при сильном ветре площадь парусов уменьшают, стягивая их, как занавески, канатиками-рифами. Но здесь есть предел. Если парусов мало, яхта теряет управление и может опрокинуться, развернувшись бортом к волне.
А не взять ли нам рифы? – сам с собой посоветовался Петрович.
Ганс, хоть и плавал с ним два года, высказался, как чайник:
Какие здесь рифы, ты чего?! До берега километр.
Это, благородный сын счастливой матери, рифы, которые всегда с тобой, – ответил Петрович и завозился у мачты. Время от времени на фоне паруса мелькала то голова, то рука.
А! Рифы – эти веревочки? – сообразил Ганс. «Благородного сына счастливой матери» он пропустил мимо ушей.
Они самые.
Затянув «веревочки», Петрович уменьшил площадь паруса втрое. Но ветер все усиливался, и яхта кренилась так, что у Маши заболела упертая в фальшборт макушка. Она почти стояла на голове. Удар шальной волны, сильный порыв ветра – и, все спящие мешками полетели бы в воду.
Буди своих, – приказал Петрович.
До Ганса еще не дошло, что секреты кончились, надо спасать людей.
Нельзя, ты же знаешь!
Буди, а то они у морского царя проснутся!
А нельзя совсем спустить парус?
Можно. Тогда мы все на дно попадем. Шальная волна-переросток, которой боялась
Маша, нагнала яхту и обрушилась на корму.
Да не могу я их разбудить! – перекрикивая грохот, завопил Ганс. – Не умею! Тут, наверное, какое-то лекарство нужно! Мы всегда ждали, когда они сами проснутся!
Петрович ответил свинцовым морским ругательством. Над Машей что-то просвистело и плюхнулось в волны. Заныла, как струна, натянутая веревка. Маша поняла, что сейчас будет, и под шумок отползла от фальшборта. А Петрович, набрав полное ведро ледяной забортной воды, выплеснул его на спящих. Один вскочил сразу – наверное, притворялся, как Маша. Какая-то девочка взвизгнула и жутким голосом закричала:
Где я?!
Маша подползла к ней, собираясь сказать: «На яхте. Пока ничего страшного», – но вовремя вспомнила про свое сотрясение мозга. Проглотив уже повисшие на кончике языка слова, она молча обняла девочку и вытерла ее мокрое лицо найденной в кармане авиационной кепочкой.
По палубе заметался луч фонарика: Ганс наконец-то догадался посветить. Стало видно, что проснулись не все. Парень, на вид Машин ровесник, стоял на четвереньках, ошалело мотая головой, еще один с бледным лицом вцепился в фальшборт. А трое спали. Девочка с косичками, в совершенно залитых водой толстых очках, некрасивый краснолицый парень с созревшим прыщом на носу и взрослая девушка баскетбольных размеров. Маша подумала, что с ней будет много возни.
Между тем проснувшаяся девочка цеплялась за Машу, как будто ее топили, и кричала ей под мышку:
Мамочка! Ой, мамочка, домой хочу!!! Маша заставила ее подняться и, балансируя
на качающейся палубе, потащила девчонку в каюту. Это было рискованно, впрочем, так же, как и оставлять ее на палубе. В каюте с ней ничего не будет, если яхта не перевернется, а с палубы растерявшегося от страха человека может смыть только так.
