Садитесь! выпьем водки!» Прохожий выпил рюмки две И разболтался сразу: «Иду домой… а жил в Москве… До царского указу Был крепостной: отец и дед Помещикам служили. Мне было двадцать восемь лет, Как волю объявили, Наш барин стал куда как лих, Сердился, придирался. А перед самым сроком стих, С рабами попрощался, Сказал нам: „Вольны вы теперь, — И очи помутились, — Идите с богом!“ Верь, не верь, Мы тоже прослезились И потянулись кто куда… Пришел я в городишко, А там уж целая орда Таких же — нет местишка! Решился я идти в Москву, В конторе записался, И вышло место к Покрову. Не барин — клад попался! Сначала, правда, злился он. Чем больше угождаю, Тем он грубей: прогонит вон… За что?.. Не понимаю! Да с ним — как я смекнул поздней — Знать надо было штучку: Сплошал — сознайся поскорей, Не лги, не чмокай в ручку! Не то рассердишь: „Ермолай! Опомнись! как не стыдно! Привычки рабства покидай! Мне за тебя обидно! Ты человек! ты гражданин! Знай: сила не в богатстве, Не в том — велик ли, мал ли чин, А в равенстве и братстве! Я раболепства не терплю, Не льсти, не унижайся! Случиться может: сам вспылю — И мне не поддавайся!..“ Работы мало, да и той Сам половину правил, Я захворал — всю ночь со мной Сидел — пиявки ставил; За каждый шаг благодарил. С любовью, не со страхом Три года я ему служил — И вдруг пошло всё прахом! Однажды он сердитый стал, Порезался, как брился, Всё не по нем! весь день ворчал И вдруг совсем озлился. Кастит!.. „Потише, господин!“ — Сказал я, вспыхнув тоже. „Как! что?.. Зазнался, хамов сын!“ — И хлоп меня по роже! По старой памяти я прочь, А он за мной — бедовый!.. „Так вот, — продумал я всю ночь, — Каков он — барин новый!
