Такие речи поведет,Что слушать любо-мило,А кончит тем же, что прибьет!Нет, прежде проще было!“Обидно! Я его считалНе барином, а братом…Настало утро — не позвал.Свернувшись под халатом,Стонал как раненый весь день,Не выпил чашки чаю…А ночью барин словно теньПрокрался к Ермолаю.Вперед уставился лицом:„Ударь меня скорее!Мне легче будет!..“ (МертвецомГлядел он, был белееСвоей рубахи.) „Мы равны,Да я сплошал… я знаю…Как быть? сквитаться мы должны…Ударь!.. Я позволяю.Не так ли, друг? Скорее хлопИ снова правы, святы…“— „Не так! Вы барин — я холоп,Я беден, вы богаты!(Сказал я.) Должен я служить,Пока стает терпенья,И я служить готов… а битьНе буду… с позволенья!..“Он всё свое, а я свое,Спор долго продолжался,Смекнул я: тут мне не житье!И с барином расстался.Иду покамест в Арзамас,Там у меня невеста…Нельзя ли будет через васДостать другое место?..»
(1874)
2. На погорелом местеСлаву богу, хоть ночь-то светла!Увлекаться так глупо и стыдно.Мы устали, промокли дотла,А кругом деревеньки не видно.Наконец увидал я бугор,Там угрюмые сосны стояли,И под ними дымился костер,Мы с Трофимом туда побежали.«Горевали, а вот и ночлег!»— «Табор, что ли, цыганский там?» — «Нету!Не видать ни коней, ни телег,Не заметно и красного цвету.У цыганок, куда ни взгляни,Красный цвет — это первое дело!»— «Косари?» — «Кабы были они,Хоть одна бы тут женщина пела».— «Пастухи ли огонь развели?..»Через пни погорелого бораК неширокой реке мы пришлиИ разгадку увидели скоро:Погорельцы разбили тут стан.К нам навстречу ребята бежали:«Не видали вы наших крестьян?Побираться пошли — да пропали!»— «Не видали!..» Весь табор притих…Звучно щиплет траву лошаденка,Бабы нянчат младенцев грудных,Утешают ребят старушонка: