Добросовестный трудяга. Бескорыстен и честен. Круг знакомых очень узок и, насколько мне известно, среди них вообще нет журналистов. С покойным не знаком. Насколько пессимистичен и медлителен. Неуступчив. Консервативен. Эту спичку можно сразу убрать. Петрович и двурушник?! Невозможно.
Попов Виктор Львович — генеральский сынок. Все рассчитано: к такому — то году — поступление в академию, в таком — то — защита диссертации, в таком — то — повышение по службе. Круг знакомых очень широк. Там каждой твари по паре. У отца в Москве все схвачено. С курсантских лет — служба в «Арбатском военном округе». Здесь же (сто пудов!) станет генералом. Энергичный, высокая работоспособность, все технические новинки схватывает на лету. Не болтлив. Карьерист. Был знаком с покойным, но какой резон Виктору из — за мелких заработков рисковать служебным ростом? У него (точнее у папы) нет проблем с финансами. А тут из — за копеек рисковать карьерой. Не похоже.
Степанов Вячеслав Иванович — товарищи в шутку зовут его «Слава Кпсс». Так его окрестили после известного анекдота, в котором горец делится своими впечатлениями о поездке в Москву: «И еще я узнал, что «Слава КПСС» — нэ чэловэк!» Трезвый, он был вполне приличным мужиком: тихий, скромный. Но стоило принять на грудь, и Слава уже «нэ чэловэк». Свинья свиньей. Разведен. Он, как и Виктор, арбатский «сын полка». Отец генерал — полковник, правда, в запасе. Но многие его друзья еще у власти. Через них — то он и спасает сына после очередного залета. А залетать Слава большой мастер. Он уже трижды! терял пропуск в Генеральный штаб. После третьего раза ребята в шутку посоветовали ему пропуск на груди выколоть — так надежней, не потеряешь. Любой другой на его месте был бы переведен куда — нибудь за Урал сразу после первого случая. Подобное нарушение здесь расценивается строже, чем в прежние времена потеря партбилета. Владеет свободно английским языком (если биологический язык не заплетается). Часто бывает здесь, только напротив — в пивном баре. Знаком с покойным. Как — то раз делился с офицерами: «Бергман? Любитель закладывать. Как ни приду в пивбар — он там сидит».
Эту спичку пока оставим. Пьяным мог хвастануть своей осведомленностью. Хотя вряд ли он в состоянии запомнить с опохмела все цифры. И потом, ему это надо?
Петренко Александр Николаевич — хозяйственный, оборотистый. Свой интерес не упустит. Взаймы не даст никому ни при каких обстоятельствах. Любит поесть, особенно за чужой счет. Постоянно что — нибудь жует. Слышал, что подрабатывает в шиномонтаже, но так ли это, неизвестно. Хотя он и мастер на все руки (может устранить неисправность в технике любой сложности), но несколько туповат. Такой для роли «источника» не подходит — слишком сложно. Эту спичку можно сломать: шансы пятьдесят на пятьдесят.
Федоров Сергей Федорович. Когда волнуется, краснеет и слегка заикается, чем становится похожим на студента, отвечающего на экзамене. Потому и прозвали Студентом. Старший «куда пошлют». Чаще всего посылают за водкой. Ворчит, но идет. Надежный помощник, но не лидер. Много читает. Всегда и везде с какой — нибудь книгой. Не пьет. Женат имеет двоих детей. Сам себе на уме. В тихом омуте… Эту спичку тоже сломаем.
Итак, что в итоге: две сломанные и одна целая. Нет, в итоге — полное дерьмо! Ну не верю я, что кто — то из моих ребят двурушник!»
Корнеев собрал со стола и швырнул все спички в пепельницу: «Сейчас же вернусь в главк, и напишу рапорт СВ».
Николай допил сок и направился к выходу. Совершенно случайно заглянул в открытую дверь пивного бара. В зеркале стойки отразились залысины Славы Кпсс… Тот цедил пивко и о чем — то балагурил с барменом. Вот так встреча! Выходит он тоже «пошел другим путем». Корнеев невольно замедлил шаг и прислушался к их разговору, но потом в сердцах махнул рукой, поспешил к выходу: «Ну ты, брат, быстро сжился с ролью Штирлица! Начал уже за подчиненными следить. Позор!»
Открывая дверь своего кабинета, Корнеев услышал, что все его телефоны звонят одновременно. Не успел сесть в кресло, как в кабинет влетел взволнованный и раскрасневшийся майор Федоров.
— Сергей Федорович, на вас лица нет. Что случилось? Русские оккупанты захватили Москву? Или Кальтенбруннер таки женился на еврейке?
— То — товарищ по — полковник, вас генерал — майор Ско — орняжный — срочно. Уже час разыскивает. Даже посыльного по — послал в Культурный центр. На церемонии вас не нашли, — слегка заикаясь выпалил офицер.
— Спасибо. Сейчас напишу один документ и поднимусь к нему.
Федоров недоуменно застыл:
— Он срочно…
— Я понял. Вы свободны.
Корнеев достал чистый лист бумаги, ручку, размашисто написал слово «Рапорт» и задумался. Тут Корнеева словно подбросило: он вдруг понял, что в шифротелеграмме его смутило, и почти бегом помчался на первый этаж в секретку.
Ирина Петровна удивленно вскинула брови, но, ничего не спросив — не положено по должности, — вновь достала шифротелеграмму за 1 октября.
Так и есть. В листе ознакомления Корнеев теперь уже четко увидел исправление: у единички кто — то аккуратно поднял носик и она в такой гордой позе стала сходить за четверку. А это означало, что первого ноября шифротелеграмму читал полковник Ребров, начальник второго отдела! Но по каким — то причинам кто — то это очень хотел скрыть, вот и задрал носик единичке. На следующий день был напечатан тот злополучный материал. Выходило, что утечка вполне могла исходить от него или офицеров его отдела!
Все эти умозаключения нисколько не успокоили Корнеева. Не мог же он сказать СВ, дескать, не я это, вы лучше тряхните моего коллегу… Одно он решил твердо — никаких расследований, пусть и служебных, он вести не будет.
8
Кавказский пленник
Генерал Скорняжный сидел, глубоко откинувшись в кресле, на его губах, словно кусочек масла на раскаленной сковородке, искрилась и плавилась улыбочка: «Иван Петрович, это вообще не проблема. Можно перевести племянника и на эту должность. Ну, вы же меня знаете! Да… Нет сомнений… Что вы говорите!» Увидев Корнеева, он слегка кивнул в сторону стула, приглашая сесть.
Пришлось набраться терпения и ждать. Николай невольно стал рассматривать кабинет. Впервые он сюда попал очень давно, еще до своей службы в Москве. Тогда только рассматривалась его кандидатура для перехода в главк. Занимал этот кабинет другой теперь уже уволенный в запас генерал. Так что Корнееву было с чем сравнивать.
От прежнего лоска и изысканности не осталось и следа. В кабинете уже давно не было ремонта. Грязные потолки, треснувшие обои, засаленные шторы. Пузатый книжный шкаф темной полировки пытался надувать щеки, показывая мудрость своего хозяина. Но от внимательного взгляда не уходило, что набит он старыми, никому сейчас уже не нужными, книгами. Там пылились опусы раннего генерала Волкогонова, когда тот еще боролся с происками западных идеологов, учебники по партийно — политической работе, какие — то совершенно древние наставления и уставы. Но и они не в силах были заполнить прореху, образовавшуюся после того, как из шкафа были выкинуты синие томики полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата. Явно новыми единицами хранения здесь были маленькая икона святого Владимира и большой портрет президента. Мебель в кабинете, та, что смогла вместе со Скорняжным пережить все реформы главка, была разномастной. И дело тут совсем не в отсутствие хорошего вкуса хозяина кабинета. Причина такой «эклектики» Корнееву была понятна. Так уж получалось, что вместе с реформами в главке регулярно проводились списания имущества. Причем за выслужившее свой век имущество чаще всего почему — то принималась старинная мебель, картины, бронза. Под списание, к примеру, попали инкрустированный пластинками кости столик, что красовался раньше в углу, и часы, которые, если верить рассказам старожилов, перекочевали сюда после войны из бункера Гитлера вместе с другими трофеями. На какой из подмосковных дач они доживают свой век, никому не ведомо.
Скорняжный, наконец, положил трубку телефона и обратился к Корнееву, как будто продолжил только
