— Советом. Чувствую, разгадка где — то рядом. И если раньше я из — за принципа это дело раскапывал, то теперь на кону честное имя и, может быть, сама жизнь моего друга.
— Николай Васильевич, лучшего совета, чем Петрович, я не дам. Не надо лезть в это дерьмо. — Павлов встал, давая понять, что разговор закончен.
Последние его слова прозвучали для Корнеева как фраза из культового фильма «Белое солнце пустыни»: «А пулемет я вам не дам!» Николай грустно улыбнулся своему сравнению и, направляясь к выходу, в тон киношному Сухову произнес:
— Павлины, говоришь…
Его намек был схвачен моментально. Сдержанность Павлова как ветром сдуло, он подошел к радиоприемнику и, включив его почти на всю громкость, сердито заговорил.
— Только вот этого не надо! Не надо, не надо из себя героя корчить. Николай, ты просто не понимаешь, насколько все тут серьезно. — Павлов перешел на «ты», и Корнеев понял, что разговор еще не закончен. — Ты знаешь, что за техника на этих снимках? Нет?! А я тебе скажу, чтоб ты со своими павлинами заткнулся. Это наш БМП–6! Да — да, наш родной российский БМП. Его еще никто в глаза не видел. Он весь из себя секретный. На его создание несколько НИИ работало. Туда тьма денег вложена и ума. По своим тактико — техническим характеристикам он превосходит все мировые аналоги. По защищенности ему вообще нет равных. Активная защита, с которой так сейчас все носятся, вчерашний день и детские шалости, по сравнению с этой разработкой. А существует эта чудо — техника только в секретных чертежах и двух экспериментальных экземплярах! Двух! Один из них на твоих снимках.
— Так как же он к «духам» попал? Наши хотели испытать машину в боевых условиях и профукали?
— Нет, мой дорогой, хуже. Никаких испытаний БМП–6 в Чечне не проводилось — это факт! Как офицер ГОМУ официально тебе говорю. А вот как попала секретная техника к «духам» — это вопрос. И ответ на него, по моему убеждению, не совместим с жизнью… Сам посуди. Одно дело — толкнуть «чехам» по сходной цене вагон бэушных калашей, а совсем другое — такой эксклюзив… Тут такое шило, которое в мешок просто не помещается… Вот так — то, товарищ Сухов. Впрочем, ты скорее Петруха. И упаси тебя Боже просить автора этой сделки показать свое личико…
— Что ты предлагаешь? Заткнуться и ждат, пока Потапова осудят за убийство? Раньше я еще мог бы остановиться и «не влезать», но сейчас…
Павлов вновь сел за свое рабочее место, помолчал.
— Ладно, тащи свою кассету, покажу знающим людям. Может, что они придумают. Только непросто все это. Уж больно высоко ниточка тянется. Пойми, в Чечне только кровь льется, а настоящая война — в Москве идет. И линия фронта между высокими кабинетами проходит.
И все — таки разговор с Павловым прояснил картину. Теперь по крайней мере понятен возможный мотив убийства журналиста. Конечно же, Бергман хоть и молодой, но хваткий, опытный репортер. Он не мог пройти мимо такого сенсационного факта, что у бандитов на вооружении появилась новая зарубежная техника. А именно так Бергман искренне считал, о чем и написал в своем репортаже «с колес». Очевидно, начал разрабатывать тему, собирать материал, интересоваться вопросом. Насколько он продвинулся в этом деле, теперь уже никто никогда не узнает… Его сенсация, «информационная бомба» была разрушена еще на подлете. Кто — то все очень тонко рассчитал. Получилось, как в современной активной танковой броне: снаряд разрушается встречным направленным взрывом. Видимо, кто — то справедливо посчитал, что громкое дерзкое убийство известного журналиста — это как раз то, что надо. Общественное внимание сразу переключилось на криминальную сторону дела, и «за кадром» осталась настоящая, пусть и не раскрученная сенсация — продажа современного секретного оружия бандитам.
«Если эта версия верна, то я до сих пор дышу московским воздухом только потому, что мои незримые доброжелатели не знают о существовании фотопленки. Стоп! А может, как раз и наоборот: именно пленка меня держит на этом свете!»
Николай вспомнил тот страшный «отходняк» после пьянки, странный металлический привкус во рту. Бывало и больше выпивал, но чтобы так отрубиться — никогда. И потом — этот жуткий переворот в квартире. «Конечно же, как я раньше об этом не подумал! Это был совсем не тот беспорядок, который оставляет пьяная компания. Скорее то была имитация безумной гульбы, маскировка элементарного обыска! Они ищут пленку!»
Корнеев невольно обернулся, ускорил шаг. Он чувствовал в себе прилив какой — то бесшабашной энергии, азарт и злость. С большим трудом заставил себя остановиться и дождаться зеленого сигнала светофора на переходе через улицу Знаменку. Опасность, которую он теперь физически ощущал всем телом, мобилизовала его и требовала действий.
Нет, он не был наивным мечтателем, оторванным от реальной жизни. Конечно же, догадывался, что кто — то двурушничает и вместо своих солдат снабжает и вооружает чеченских бандитов. Для этого не надо быть большим аналитиком, не надо даже ездить в Чечню. Достаточно посмотреть несколько репортажей из этой вечно «горячей точки». Наши солдаты — грязные, голодные, в стареньком обмундировании. А бандиты сытые, откормленные, в удобных современных «разгрузках», обвешанные оружием и радиостанциями. Все это так, но одно дело — объяснять этот бардак огромными деньгами, которые международные террористические организации вливают в Чечню, и совсем другое — знать, что завелась крыса в собственном доме. Крыса, которая, несомненно, наделена большой властью и связями: совершенно секретный образец новой техники с завода пьяный прапорщик утащить не в состоянии.
Корнеев прикидывал в уме те шаги, которые необходимо сделать срочно, но у входа в главк все планы пришлось перечеркнуть. Рядом с часовым на солдатской тумбочке, покрытой красной материей, стояла фотография в черной рамке. Петрович на ней не улыбался, как это бывало в жизни. Он был хмурым, только глаза из — под густых бровей смотрели на каждого входящего с какой — то пронзительной тоской…
Оглушенный этой новостью, Николай молча поднялся на второй этаж. Еще издали, завидев его, офицеры старались свернуть в сторону или зайти в первый попавшийся кабинет. Он чувствовал себя прокаженным. Никто не хотел подать ему руки, в глазах читалось презрение: «Петрович умер, а он в это время куролесил». Конечно, все уже знали и о его задержании милицией, и о прогуле. А разукрашенная синяком физиономия не оставляла ни у кого и тени сомнения в его виновности.
— Вот такие, блин, дела. Сегодня похороны. Автобус на четвертой площадке уже стоит. Поедешь? Помянуть старика надо. — Степанов, казалось, так и простоял все это время в курилке. Он старался не выдавать своих чувств, но в глазах у него прыгали все понимающие чертики. — Пивка дернуть не хочешь? У меня есть.
Николай ничего не ответил. Он остро почувствовал себя здесь чужим и ненужным. Петрович был, пожалуй, единственным человеком, мнением которого он дорожил. Ему и только ему можно было бы, не таясь, все рассказать и быть уверенным, что тебя выслушают, поймут и поддержат. Другим рассказывать — все равно что оправдываться. А он не хотел ни перед кем оправдываться. Корнеев развернулся и пошел на четвертую площадку.
Домодедовское кладбище встретило холодным, пронзительным ветром. Свинцовые тучи от тяжести снега, казалось, вот — вот упадут на землю и придавят все вокруг удушающей снежной ватой. Вид от административного домика кладбища открывался поистине батальный: в низине раскинулось широкое поле, где сурово, как воины перед сражением, плотно сомкнув свои ряды, стояли могильные кресты. Ни тебе кустика, ни деревца.
Пока шел траурный митинг и люди безуспешно пытались найти слова, соответствующие моменту, пошел снег. Густые лохматые хлопья буквально за считанные минуты присыпали отвалы свежей земли у могилы, они падали на лицо покойного и не таяли. Петрович лежал в гробу в форме старого, еще советского образца: парадный китель морской волны, белая рубашка. Такова была последняя воля покойного. Оказывается, он еще при жизни все продумал и подготовил. Ребята рассказали, что нашли в квартире завещание и полный комплект одежды для последнего парада. У Петровича не было детей, и он рассчитывал только на себя, вот и позаботился старик обо всем заранее.
Когда прибили фуражку с красным околышем к крышке гроба, отгремел последний салют и гроб с телом покойного опустили в яму, офицерам пришлось разгребать свежевыпавший снег, чтобы взять горсть земли и по обычаю бросить в могилу.
Николай не пошел вместе со всеми в автобус, сказал, чтобы его не ждали. И никто не стал его
