Вот и сейчас Николай ощутил это неповторимое чувство полета. Он легко оттолкнулся от самого краешка крутого донского обрыва, но полетел не в холодную чистоту реки, как бывало в детстве, а вверх, к истоптанным в мальчишеских мечтах облакам.
…В доме напротив зажегся свет. Снег все падал и падал. Но его уже не видел Корнеев…
Душа его летела в вышине рядом с белыми облаками. Чудный вид предстал перед ней: вон там, обступив блюдце озера Лиман, стоят хаты родного села. Сразу за глинищем (так здесь зовут рукотворные яры, где раньше добывали глину) раскинулась желтая скатерть хлебного поля. Она упирается в сосновый лес, где, благоухая нагретой на солнце янтарной смолой, стоят корабельные сосны. Они цепляются своими верхушками за облака, пытаясь притормозить их скольжение по небу, но тщетно. Облака только смеются от этого ласкового прикосновения и уходят дальше за горизонт, туда, где сверкает на солнце мириадами бликов синяя лента Дона. Она режет меловые горы, теснит лиственные леса. Ничто не может удержать ее неторопливого, но властного течения. А рядом, в прохладе и тишине дубрав, прячутся, словно кимберлитовые трубки в земной коре, озера, образовавшиеся на месте старого русла реки.
Вот оно счастье! Останови свой бег, время, дай насладиться красотой родных мест! Дай напоследок надышаться напоенным запахом чабреца воздухом, дай глазам налюбоваться Доном, единственной рекой в мире, у которой нет ни истока, ни устья, ни начала, ни конца! Катит он свои воды из седой глубины веков, омывает потные бока лошадей кочевников Дикого поля, смывает вражескую кровь с мечей ратников Дмитрия Донского, проходит сквозь радиоактивные контуры Ново — Воронежской атомной станции, мимо грязных городов и смрадно дымящих заводов. Но наперекор законам природы грязь «времени сего» не пристает к нему. Дон в своей первозданной родниковой чистоте величаво течет дальше, за горизонт, в голубую даль будущих времен. Поди разберись, река это или, может быть, само время русской истории материализовалось в водную гладь!
Но не упросить даже на мгновение остановиться ту неведомую и безжалостную силу, какая влечет душу раба Божьего Николая все выше и выше. Вот уже и скрылись вдали красоты родных мест, померкли краски дня, холодный межзвездный мрак обступил со всех сторон. И уже сама Земля осталась позади и съежилась до размера медного пятака. А впереди — только темный туннель и трубный Голос, властно зовущий к себе…
…Утром охранника штрафстоянки разбудил вой собаки. Он вышел за угол по малой нужде, оставил на белом снегу рыжую проталину и, матерясь, вернулся в душное тепло сторожки. Долго ворочался на своем продавленном диване, но уснуть уже не смог. Вой не прекращался. Снова встал, накинул теплый тулуп и вышел на улицу. Светало. Кавказская овчарка на минуту стихла, увидев хозяина, подбежала к его ногам, но потом опять устремилась в глубь стоянки, уселась у вишневых «жигулей» седьмой модели и, задрав морду, залилась своим истошным воем.
Охранник удивленно посмотрел на отъезжающий от стоянки джип «мицубиси паджеро» с сильно тонированными стеклами, подумал: «Кому не спится в такое раннее утро?». Потом нехотя пошел к сидящей у «жигулей» овчарке.
Эпилог
…Корнеева похоронили на Домодедовском кладбище, недалеко от Петровича. Почти никто не пришел его проводить в последний путь. Приехала, правда, из Волгограда его бывшая жена, да двоюродные братья. Жена всплакнула, она сильно постарела за это время. Выйти замуж так и не удалось, скромно жила одна на зарплату учительницы литературы в той же квартире с окнами в тихий дворик.
Братья тут же на кладбище помянули Николая, распив бутылку холодной водки.
Уже после всех, тайком, к могиле принесла цветы Надя. Она еще дважды потом придет сюда. После смерти своего ребенка, родившегося семимесячным и очень больным. И второй раз, когда узнает, что результат её теста на ВИЧ положительный. А фонарик с фотопленкой того злополучного БМП она выкинет вместе с другим хламом, когда ее беременную выставят из общежития на улицу.
Генерал Скорняжный Владимир Сергеевич уволится и пойдет в политику. Станет не только губернатором, но и одним из учредителей «ума, чести и совести» нашей эпохи — новой партии, сильно озабоченной судьбой народной.
Его любимчик майор Валиев при загадочных обстоятельствах попадет под машину и, не приходя в сознание, скончается.
Попов Виктор дослужится до генерала и займет кабинет Скорняжного, заметно раздастся в размерах, станет вальяжным и неторопливым.
Полковника Павлова уволят в связи с организационно — штатными мероприятиями. Он попытается заняться бизнесом, но разобраться во всех этих «мерчандайзингах», «сейлз- промоушнах» и «коносаментах» так и не сумеет. Его голова, переполненная стратегическими планами развертывания, тактико — техническими данными вооружения и техники, напрочь откажется воспринимать новые, непонятные термины, за которыми, чаще всего, прячется обычная спекуляция — «купи — продай». Сальдо выйдет печальным. Он прогорит и будет вынужден обменять квартиру в Москве на дальнее Подмосковье. Вырученных в результате обмена денег аккурат хватит, чтобы рассчитаться с кредиторами.
Олега дважды будут оперировать в госпитале, но неудачно. Ему ампутируют ногу. Кстати сказать, не приехал он на штрафстоянку по уважительной причине: очередной тромб оторвался. Из горячих объятий медсестрички угодил сразу в реанимационное отделение.
Степанов Вячеслав, он же Слава Кпсс, несколько раз будет лечиться от алкоголизма, завяжет окончательно. Узелок, правда, окажется не очень крепким. Он зачастит в домжур, где станет регулярно напиваться в дым и читать своим случайным собутыльникам — молодым и страшно талантливым журналистам — чужие стихи, выдавая их за свои: «Нет, не шутка, честное слово, в загробные больше не верим края, но разве не могут молекулы снова, сложиться в такое как ты да я…». Однажды морозным вечером его, крепко выпившего, встретит у дома стайка молодых и безжалостных подонков. Из — за старенького мобильного телефона и пустого кожаного портмоне его долго будут бить ногами, затем пырнут ножом. От побоев и потери крови он потеряет сознание и не доползет пяти метров до спасительного тепла подъезда…
Подполковник Петренко удачно устроится на работу в шиномонтаж и станет хорошо зарабатывать. В воскресенье всей семьей он будет ездить на собственном, пусть и не новом «пассате» за продуктами в гипермаркеты «Ашан» и «Метро».
Иван Кологуров получит жилищный сертификат и уедет подальше от Москвы, где квартиры подешевле. Он станет жить в маленьком городке на Урале и безуспешно искать работу.
Потапова трижды будут судить и трижды за отсутствием улик оправдывать. Он уволится и будет жить от повестки до повестки. Вся его небольшая пенсия будет уходить на адвокатов и другие судебные издержки. Характер его испортится. Из боевого офицера он как — то незаметно превратится в старого брюзжащего старика, раздражительного и очень въедливого. По этой или другой причине, неизвестно, но от него уйдет жена. Вечерами, закутавшись в старый потертый халат, он будет на кухне читать юридическую литературу, многочисленные газетные вырезки, посвященные своему судебному процессу, и пить крепкий черный чай.
Вокруг Министерства обороны воздвигнут новый высокий забор. И вновь, как и прежде, на выходе из метро «Арбатская» москвичи и затерявшиеся в их потоке офицеры будут устремляться налево в сторону кинотеатра «Художественный». Свернуть направо и пойти маршрутом, по которому когда — то ходил на службу полковник Корнеев, уже никому не удастся.
Только у дяди Федора в жизни ничего кардинально не изменится до самой смерти. Он по- прежнему будет выпивать и в своей старой потертой полевой фуражке с треснувшим козырьком нести сторожевую службу на сто тридцать седьмой автостоянке. Старику будет не хватать Корнеева и рыжего пса Кузи. После смерти Николая собака затосковала, отказалась от еды и к февралю околела. Люди говорят, от старости. Может быть и так.
