халат, с опаской оглядываясь по сторонам, вышел в комнату. Там никого не было.
Николай со вздохом облегчения опустился в кресло, но тут же вскочил и как ошпаренный бросился проверять свои документы. Удостоверение личности офицера, пропуск в Генштаб, водительские права, разрешение на ношение газового оружия — все было на месте.
Он вновь плюхнулся в кресло и стал восстанавливать в памяти события прошлого дня. Кинолента событий распалась на отдельные эпизоды сразу после того, как он, перемахнув через забор госпиталя, стащил с себя белый больничный халат и не без удовольствия надел его на слепленного детьми снеговика. Оставшись довольным собой и полученной в результате композицией «главврач Моргулис», побрел на платформу электрички.
Там зашел в пивную «отлакировать». Пил с каким — то услужливым мужичком пиво «Балтика? 6», от которого приятно отдавало пригорелым черным хлебом. Дальше обрыв «пленки» — вспоминались отдельные, не связанные между собой «кадры» событий и впечатлений. Вот он едет в такси (откуда деньги?) Вот танцует в каком — то баре с блондинкой. Ее безжизненные, крашенные перекисью водорода волосы упорно лезут ему в рот. Опять пиво, какая — то шумная компания. Выяснение отношений, драка…
Николая бил противный озноб, тошнило, во рту ощущался какой — то металлический привкус. Из восстановленных в памяти эпизодов вчерашнего дня складывался довольно мрачный «документальный фильм». Было стыдно и противно. «Кретин, идиот, старый козел! Где тебя черти носили? Кого ты домой к себе притащил?» От этих риторических вопросов лучше на душе не становилось.
Большим усилием воли он заставил себя встать, прекратить нравственное самобичевание и навести в комнате относительный порядок. После этого залез с головой под ватное одеяло, как бывало в детстве, и вновь уснул.
Ему приснился сон: он жадно пьет воду из ручья, попутно глотая живых рыб, и никак не может напиться. Проснулся от жуткого «сушняка» во рту. Встал, шатаясь, побрел на кухню. Там надолго припал к крану и с жадностью путника, вышедшего из пустыни к оазису, пил противную хлорированную воду. Потом снова уснул, но теперь уже глубоким, спокойным сном.
Утром следующего дня он проснулся от телефонного звонка. Сразу подняться не было ни сил, ни желания. Пока он с трудом перемещал свое тело к телефону, сработал автоответчик. Бодрый голос Николая, записанный на пленку, пригласил позвонившего оставить короткое сообщение после длинного звукового сигнала, затем после паузы послышалось недовольное ворчание дяди Федора:
— Где ж его черти носят. Не хочу я с этой железкой разговаривать.
Красная лампочка автоответчика мигала, и Николай нажал клавишу, чтобы прослушать все ранее записанные сообщения.
Первым в квартиру ворвался взволнованный голос Студента. Сергей Федорович, как всегда заикаясь от волнения, выпалил:
— Т — товарищ полковник, Вас срочно п — просит зайти или по — позвонить генерал — майор Скорняжный. Доклад закончил, дежурный по главку майор Федоров.
Вторым после гудков, треска и шипения зазвучал голос Нади.
— Ты подлый шпион и псих. Что ты себе позволяешь?! Это мой знакомый. Просто знакомый. А ты… Ты… Не звони мне больше. Все.
От голоса Нади Николая вновь пробил озноб. Он со звериной тоской вспомнил запах ее кожи, волос. Ему захотелось плюнуть на все, броситься прямо сейчас к ней в общагу исключительно ради того, чтобы вновь услышать тысячу ее бестолковых риторических вопросов, ее беззаботное щебетание сразу обо всем на свете и ни о чем конкретно. Но потом он вспомнил «лицо кавказкой внешности», его смрадное, пропитанное луком и водочным перегаром дыхание, и ком подкатил к горлу.
Дальше следовал ряд малозначимых звонков каких — то людей, знакомых, которые мало что значили в его жизни. И только один голос его заинтересовал.
— Это Вас лейтенант Гордеев побеспокоил. Дело срочное. Я от Потапова. Нет, я от себя, но по поводу Потапова. Ну Вы, наверное, уже знаете… Нет, черт, опять не то. Одним словом, дело срочное. Встретиться бы надо, поговорить. Будет возможность — позвоните. Мой гостиничный телефон: 947–30. До следующей среды я буду в Москве.
«Гостинец, наверное, Потапов передал с оказией, а у лейтенанта отпуск кончается, вот он и завибрировал», — подумал Корнеев и направился в ванную приводить себя в порядок.
После контрастного душа мысль о еде уже не была столь отвратительной. Он заставил себя одеться, сходить в магазин за продуктами и свежими газетами.
Когда на сковородке уже скворчала глазунья, а в его любимой пивной кружке белел кефир, Николай раскрыл городскую «молодежку». В глаза сразу бросилась полоса с громкой «шапкой»: «Убийцы военного журналиста арестованы». И уже более мелким шрифтом: «Кто заказчик — неизвестно».
— О, черт! — только и смог воскликнуть Николай, когда после беспорядочного шараханья по полосе его взгляд вдруг наткнулся на следующий абзац:
«…По всей вероятности, журналисту стало известно о преступном канале поставки морфия, за что он и поплатился жизнью… По подозрению в организации убийства уже арестован командир батальона Потапов и ряд его подчиненных».
Телефон, оставленный лейтенантом, как и следовало ожидать, молчал. Корнеев слушал длинные гудки, с трудом сдерживая себя, чтобы не швырнуть трубку и не броситься прямо сейчас на улицу. Сонливость похмельного утра бесследно исчезла. Николай почувствовал, как жизнь вновь «зацепила» его и властно требовала действий.
«Не суетись. Кто быстро соображает — ходит медленно, — сам себя поучал Корнеев. — Что толку мчаться в гостиницу, если «лейтехи» там нет? Пораскинь — ка лучше мозгами, если они еще у тебя полностью не проспиртовались. Итак, что мы имеем в сухом остатке. Потапов — организатор убийства. Этот бред, и он даже не обсуждается. Его просто подставили, но зачем? Какой с этого прок и кому это выгодно? Ну, во — первых, истинному убийце и тем, кто стоит за его спиной. Во- вторых, «раскрывается» громкое дело: убийство известного журналиста. Можно отрапортовать. И наконец, очень хороший повод еще раз облить дерьмом армию. Три в одном, как говорится в опостылевшей рекламе».
«Гладко излагаешь. Только вот нестыковочка: зачем вообще надо было взрывать журналиста? Что на это скажешь? Мотив где?» — сам с собой начал спор Корнеев.
«Где, где… Не нарывайся на рифмованный ответ! Сам знаю, что ни черта не знаю, видимо, поэтому я еще и существую…»
«Надо посоветоваться со знающими людьми, глядишь, и появится какая — то зацепка. С тем же Павловым из ГОМУ».
…На входе в Министерство обороны прапорщик не больше положенного изучал пропуск Корнеева, но эти секунды тянулись невыносимо долго. Николаю казалось, что уже все знают и о его пьянке, и о его вчерашнем прогуле, и от этого было противно и стыдно: «Раскис, как баба! Тоже мне трагедия: отобрали то, что тебе не принадлежало! Костры пионерские еще в заднице не догорели! А если кто — нибудь из знакомых тебя позавчера видел? Кстати, ты придумал героический рассказ о причинах твоего задержания милицией и чем объяснишь свой «макияж»?»
Корнеев, не заходя в главк, сразу же направился в Главное организационно — мобилизационное управление. Павлов, коренастый полковник с хмурым лицом, протянул для рукопожатия сухую крепкую ладонь и пригласил сесть на свободный стул. В кабинете была спартанская обстановка. Большой стол, на котором возвышались стопки папок с бумагами, и огромная карта мира во всю стену. На том месте, где чиновники обычно помещают портрет действующего вождя, у Павлова был прикреплен стандартный лист бумаги с известными словами Наполеона, о том, что тот народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: доверие такого человека заслужить будет очень трудно, но после упоминания Петровича, голос Павлова чуть потеплел.
— Чем могу быть полезен?
Николай сразу же проникся уважением к этому человеку и, не таясь, выложил на стол злополучную публикацию в «молодежке», фотографии, которые ему удалось сделать с пленки Потапова, и подробно рассказал обо всех свои мытарствах последнего времени.
Павлов слушал, не перебивая, а когда Корнеев закончил, протянул неопределенно: «Да уж…» И чуть помолчав, добавил: «А я — то чем могу…»
