недвусмысленно дал понять, что разнесет весь приемный покой к «едреной фене», Еремеева быстро приняли и покатили на тележке в реанимационное отделение.
— Прекратить истерику!! Что вы тут себе позволяете?! Думаете, у нас сердца нет? Ну ведь есть определенный порядок! — золотая оправа очков начальника приемного отделения, казалось, раскалилась докрасна. Молодой полковник в белом халатике пытался было пристыдить Корнеева, но Николай, поставив на место железную вешалку, тихим голосом произнес.
— Если Вы так умирающих полковников встречаете, то как же хреново живется на белом свете простому солдату?
За воротами госпиталя Корнеев ощутил какое — то душевное облегчение. Звон трамваев, кружащиеся снежинки вокруг уличных фонарей, суета московских улиц — все успокаивало, дарило надежду. Поговорить с Петровичем все — таки удалось в машине, пока они ехали в госпиталь. Николай узнал от него очень важное, что могло помочь в его незавидном положении следователя — самозванца. Петрович назвал ему фамилию своего друга полковника Главного организационно — мобилизационного управления: «Знаю, тебе сейчас несладко. Слышал, что на тебя из — за чего — то Скорняжный наезжает. У меня есть друг. Друг настоящий, проверенный. Он служит в ГОМУ. Фамилия его, запомни, Павлов. Ты от меня ему привет передай, и он поможет. Он парень старой закваски и, главное, с головой».
«Не влезал бы ты в это дело, — эти слова Петрович сказал, уже лежа на белой металлической тележке, когда его катили в реанимацию. — Оно тебе надо?» — Он постарался улыбнуться своей неподражаемой философской улыбкой, но теперь она ему не удалась — была искажена болью.
Тележка в очередной раз противно скрипнула, строгая медсестра перед самым носом Николая захлопнула дверь: «Вам сюда нельзя!» Он вновь остро почувствовал, как очередная страница его жизни перевернулась.
Серая жижа снега чавкала под ногами, но Николай не выбирал дороги. (Кологуров, извинившись, уже умотал на своем «москвиче» за картошкой). На подходе к трамвайной остановке он остановился, думая о своем, вскинул в неприличном жесте руку и зло выругался: «Вот вам всем!» Стоявшие на остановке люди боязливо покосились в его сторону, как на психа. Николай только сейчас заметил людей, ему стало неловко от своей нелепой выходки, и он пошел дальше к метро месить московскую грязь. Ему очень нужна была разгадка этого дела. О последствиях думать не хотелось, а от одной мысли согласиться на подачки, которые сулил ему СВ, его просто физически подташнивало.
Как быть? Надо с Павловым посоветоваться. Опять же какую роль здесь играет Скорняжный? Почему его любимчик майор Валиев оказался так удачно «плененным»? Есть ли связь между его заграничными командировками и этой проклятой трофейной железкой?
Прорвемся. Как учил нас классик, ввяжемся, а там посмотрим!
Приняв такое решение, Николай, бросился звонить Наде. Захотел как можно быстрее взять пленку.
Телефонную трубку взяла Клавдия Петровна. Она не без ехидства в голосе проворчала:
— Ее нет. Такой молодой и красивой девушке по вечерам нечего делать дома. Это наше с вами дело старческое, телевизор смотреть, да телефон загружать пустыми разговорами. Впрочем, она, может быть, еще на работе. Ресторан «Пена», знаете? Там и ищите свою племянницу. Если найдете. — В трубке раздались короткие гудки.
12
«Пена»
В салоне «жигулей» стоял смрадный запах лука, перегара, горелого мяса и бензина. Водитель, пожилой, грузный и весьма хмурый мужик в серой кепке, сидел, словно влитой в пространство между сиденьем и рулем. Николай, когда приходилось подрабатывать извозом на своей «семерке», всегда опасался таких «бомбил» в кепке. Они никогда дороги не уступят, и от них всегда жди каких — нибудь неприятностей. Могут запросто колесо проколоть как конкуренту или ментам настучать, дескать, налогов не платит.
Рядом, на заднем сиденье (он, собственно, и распространял амбре на весь салон) вальяжно расположился среднего возраста мужчина кавказской внешности. Он был в изрядном подпитии. Корнеева, уже переодетого в «гражданское платье», такое соседство не радовало, но и особо не беспокоило. Неудобство Николаю приходилось терпеть из — за своего тощего кошелька. Хмурый «бомбила» в кепке взял с каждого всего по полтиннику, чтобы доставить их на Коломенскую. Цена, а это Корнеев знал не понаслышке, весьма скромная. Видно, «не клюет» сегодня, раз такой жлоб согласился за стольник ночью пилить в такую даль.
— Слюшай, дарагой, мне тоже в «Пену». Хароший кабак. Что такой хмурый? Может, выпьем? А хочешь, познакомлю с блондинкой? Шикарная телка! Сто «баксов» берет, но стоит все триста! Вах, какая женщина! — Лицо кавказской внешности вместе с запахом лука и перегара изрыгал сплошным потоком словесный понос: какую — то чушь про свою «телку», про то, какой он крутой бизнесмен, какие «бабки» зарабатывает здесь, но все — таки хочет уехать домой, на Кавказ, где его ждет мама, жена и три дочки (предавшись воспоминанию даже слегка захлюпал носом), что вот подзаработает еще немного и тогда…
Водила в кепке держал приличную скорость. Он совершал такие рискованные маневры и виражи, что Николай невольно ежился и думал: «Неужто цена нашей жизни — рваный стольник?»
Зимой темнеет рано. Над Москвой уже давно опустилась ночь, но из — за фонарей, огней домов и машин, рекламы на улице было светло, почти как днем. Город начинал жить своей особой ночной жизнью. Сегодня, как всегда, он принесет в жертву своим страстям чьи — то души и судьбы. Он жадно втягивает их в свое ненасытное болезненно развращенное нутро, как вдыхает наркоман очередную дозу кокаина. Ищущий наслаждений — находит скорбь.
Мимо проносились дома, сверкающие витринами и разноцветной рекламой. То и дело встречались продовольственные магазины с вывеской «24 часа», что красноречиво говорило: здесь можно купить водку и закуску круглые сутки. Чуть ли не у каждой второй автобусной остановки толкались проститутки. Это их своеобразное прикрытие. Если чужие менты накатят, можно попытаться отвертеться, дескать, автобуса ждем.
Николай, глядя на этих доступных красавиц, каждый раз вспоминал, как он с другом ездил на Иваньковское водохранилище порыбачить. Был чудесный день бабьего лета. Полная свобода. Солнце. Голубую гладь водохранилища весело резала их легкая пластмассовая посудина, взятая напрокат в доме рыбака. Не успели приплыть на место и размотать удочки, как увидели на поверхности, рукой подать, крупного леща. Не долго думая о причинах такого странного поведения, бросились в веселую погоню. Орали, смеялись, били веслом по воде, и брызги, играя на солнце, летели в разные стороны. Лещ в последний момент все — таки уходил. Наконец, когда он был пойман и забился жирными боками о дно лодки, Николай увидел в стороне еще большую спину такой же рыбины. И вновь крики, погоня, смех и брызги в разные стороны.
В кастрюле, над костром, аппетитно булькала картошка, ожидая рыбу для ухи. И тут — то все веселье и краски дня померкли в одночасье. Из вспоротого брюха первого, так легко добытого леща, вывалился, издавая зловоние и шевеля своими мерзкими чешуйками огромный солитер… Зашипела картошка, перевернутая в огонь… Водку пили прямо из горлышка, ею мыли руки, ножи, но ощущение гадливости и тошноты не отступало. Только тогда поняли, почему так много свободных лодок было на пристани дома рыбака. И ведь никто не предупредил, что вся рыба в водохранилище заражена…
После этого случая, глядя на «всплывающих» каждый вечер на обочины столичных трасс проституток, Николай брезгливо вспоминал тех несчастных рыб, пораженных солитером. И он вновь невольно ощущал прилив тошноты и гадливости. У этих призывно виляющих своими задами дамочек тоже свои «солитеры». У кого в крови — в виде спида или сифилиса, у кого в душе — где обжились сонмы бесов. Что ни говори, легкая добыча — опасная вещь. Здоровую рыбку так просто не поймать…
У многочисленных киосков топтались не дошедшие домой с работы мужья. Они лакировали выпитое пивом. «Жигуль», не сбрасывая скорости, выскочил на мост. Слева засветились пирамиды жилых домов,
