стоящих на набережной Нагатинской поймы. Улицы в основном опустели, скопление людей было заметно только вблизи станции метро «Коломенская». Подъехать, не нарушив правила дорожного движения, к ресторану «Пена», было весьма проблематично, и потому водила в кепке хотел было уже высадить пассажиров, но лицо кавказской внешности запротестовало.
— Камандыр! Дагаварывалысь до кабака! Вэзи!
Водила в кепке еще больше насупился, но головы не повернул. Он чуть притормозил и резко свернул на пешеходную тропинку, хорошо, что на ней никого не было. Через минуту езды по тротуару между стволами деревьев замаячила реклама «Пены»: огромная кружка пива и красный рак.
— Приехали. — Ни к кому конкретно не обращаясь, обронил водила, но головы и на этот раз не повернув, тем, видно, выражая свое полное презрение к пассажирам.
— Камандыр, — вновь загалдел сосед, — падажды мынутку, стольник твой! Я тока телку возьму.
— Расплатись сначала, а там видно будет, — хмуро процедил водила в кепке.
Николай бросил на переднее сиденье свой мятый полтинник и хотел было выйти, как вдруг увидел стоящую у входа в ресторан Надю. Она курила, нервно посматривала по сторонам, на ней были надеты новые кожаные брюки и короткая легкая, не по сезону, курточка. Николай узнал ее сразу, несмотря на то, что она за время, прошедшее после их последней встречи, перекрасила волосы и стала блондинкой.
— Вон она! Камандыр посигналь! — попутчик выскочил из машины и побежал… к Наде. Та, увидев его, кокетливо улыбнулась, шагнула навстречу.
Первым желанием Корнеева было догнать «гостя столицы», сбить его с ног и бить, бить, бить по чему ни попадя. Николай чувствовал в себе пульсацию какой — то бешеной энергии, которая готова была вырваться наружу в безобразных формах насилия и разрушения. Кровь стучала в висках. «Визажистка», говоришь.
Сомнений не было. Они расцеловались, как старые друзья, и, мило беседуя, пошли к стоящей в полумраке машине.
Николай вышел из «жигуленка», хлопнул дверью, и тут их взгляды с Надей встретились. Попутчик, заподозрив неладное, остановился и открыл было рот, но сказать ничего не успел. Короткий удар справа с характерным противным капустным хрустом свалил его с ног…
…Красный туман перед глазами Корнеева стал рассеиваться только у турникета метро. Ему путь преградил милиционер, который потребовал показать документы. Это было вполне логично. Видок у Николая был еще тот: взлохмаченные волосы, безумно блуждающий взгляд. Кровью, которая текла из разбитой руки, он успел перепачкать все свое лицо.
— Вам нужна помощь? Что случилось? — сержант милиции взял из рук Корнеева удостоверение личности офицера и стал пристально всматриваться в фотографию двадцатилетней давности. Он тщетно пытался уловить сходство того юного полного сил и энергии, жадного до жизни лейтенанта, изображенного на фото, с седым располневшим и изрядно потрепанным жизнью мужиком, стоящим напротив. — Другие документы у вас есть? Это ваше удостоверение?
В свое время, когда Корнеев получил звание майора, он не обменял, как полагалось, свое удостоверение на новое. Время было «перестроечное», и то ли новых «корочек» на всех не хватило, то ли просто у отцов — командиров руки не дошли до таких пустяков, но остался он со своим старым, полученным еще в военном училище удостоверением. Ему только отметку поставили: «Перерегистрацию прошел». Чему и был Николай несказанно рад. Еще бы, ведь в этой зеленой корочке вся его служба видна как на ладони. Когда звание получал, кто приказы подписывал, кто командиром был.
— Пройдемте со мной, гражданин, — милиционер зажал в руке удостоверение Корнеева и направился в сторону опорного пункта милиции.
— Сержант, ты что, белены объелся! Я полковник Советской Армии! — Еще плохо соображая и неадекватно оценивая обстановку, прокричал Корнеев и схватил милиционера за плечо, пытаясь остановить. Но тот, как будто только и ждал такого развития событий.
— Нет такой армии! — Мент обернулся, быстро выхватил резиновую дубинку и ловким натренированным ударом превратил руку Николая в безжизненно висящую плеть.
— Ах ты, сученок… — только и успел прошипеть Корнеев, но тут уже град ударов пришелся по его голове и спине. Выскочившие из дежурки еще два мента с радостью включились в «процесс задержания». Какое — никакое разнообразие в их скучной и однообразной службе дежурных по станции.
…Из «обезьянника» Николая выпустили только под утро, и то только в руки прибывшего за ним наряда гарнизонного патруля. Начальник патруля, молодой майор — слушатель академии, несмотря на экзотический вид Корнеева: синяк под глазом, перепачканное кровью лицо — сразу же опознал его. Он не стал лезть с ненужными расспросами, а просто предложил: «Товарищ полковник, Вас подвезти домой?»
— Нет, спасибо. — Меньше всего сейчас хотелось Николаю попасть в свою холодную и пустую комнату. — Хотя, если не трудно, отвези меня в Химкинский госпиталь.
— Что, так сильно отдубасили?
— Нет, дружка хочу проведать.
— Николай Васильевич, а Вы, вижу, меня не узнали.
Корнеев внимательно посмотрел на майора, его крупная коротко остриженная голова, пышущее здоровьем лицо, действительно, были знакомы, но где и при каких обстоятельствах они встречались?
— Помните, командир батальона в Бикине? Вы тогда мне помогли направление в академию получить. У меня еще в батальоне «чепушка» была, и комполка на меня все свалить хотел, хотя я совсем ни при чем был. Вы не позволили. Помните?
Николай ничего не мог вспомнить (видно, бить резиновыми дубинками по голове — это не лучший способ укрепить память), но из уважения к майору сказал: «Где — то пересекались наши пути дорожки».
— Так вот я сейчас на третьем курсе. Скоро выпуск. Опять распределение. Буду проситься на Дальний Восток. Там хоть и тяжело, но все знакомо. Опять же ребята мои там еще служат. Николай Васильевич, может, Вам какая помощь нужна? Так я для Вас — всегда пожалуйста.
Понимая всю гнусность своей просьбы, ломая свои, казалось, такие незыблемые принципы, Николай пробурчал:
— Майор, одолжи триста рублей. Очень надо душу спиртом протереть. Тошно больно.
…Пробраться в палату к Олегу, минуя КПП и дежурных по этажу, не представляло никакого труда. Николай за время своего безделья в госпитале успел изучить все пути — дорожки. В руках у него был красный полиэтиленовый пакет, набитый водкой и едой. Ему нужен был человек, кто не отказался бы в такую рань выпить с ним и при этом не стал бы задавать ненужных вопросов. Перебрав в уме всех своих знакомых, он понял: Олег — самая подходящая кандидатура.
В палате было душно и пахло лекарствами. Олег полулежал на койке, хмуро уставившись в потолок. Он был один, соседние койки, хоть и небрежно, но все — таки заправленные, пустовали.
— Утро доброе. Скорую помощь вызывали?
— Утро добрым не бывает. — Олег увидел в руках Корнеева пакет и стал оживать. — Колян! Какими судьбами. Что с твоим фейсом? Кто посмел навести столь вызывающий макияж боевому офицеру? Надеюсь, обидчика уже закопали?
— Не все сразу. Сначала ответь мне на пару моих простых вопросов. Был ли уже утренний обход и где стаканы?
— Все понял. Уют, спокойствие и комфорт мы с тобой обретем в ординаторской у Любы, — Олег проворно соскочил с койки, достал из тумбочки и кинул Николаю белый халат. — На вот этот маскхалат накинь и за мной.
Первые полстакана выпили молча, не чокаясь, даже не распаковав закуску. Реанимационная доза. Потом, когда теплая волна, побежав по пищеводу, распространилась по всему телу, не спеша, под разговор стали доставать еду. Олег довольно умело кромсал колбасу скальпелем и раскладывал на какую — то медицинскую посудину помидоры, зелень, сыр. Люба покрутилась только для порядка и сразу ушла, почувствовав, что мужики настроены поговорить о своем. Она закрыла их на ключ, сказала, если что — звонить ей на пост.
Корнеев никогда по жизни не понимал людей, которые при первом же удобном случае стараются выплеснуть все свои проблемы и переживания другому человеку. Этакая гражданская исповедь.
