— Я так себе думаю: делать сверхчеловека, — ответил я за Мару. — А подробности меня и самого интересуют. Мара, давай уже, не томи.
Я откупорил бутылку, разлил вино и протянул Маре бокал. Кислый вспомнил про свой портвейн, возобновил борьбу с пробкой, время от времени поглядывая на Мару. Кислого тоже интересовали подробности. Наверное, даже больше, чем меня.
— По сути, Гвоздь прав, — ответил Мара, улыбаясь мне своими голубыми глазами. — Чтобы трип прошел идеально, надо выполнить три условия. Во-первых: нужен ситтер, им буду я…
— Какой ситтер? — не понял Кислый.
— Сторож — человек, который следит, чтобы ты не загнулся раньше времени, — пояснил я. Кислый передернул плечами.
Мара продолжил:
— Во-вторых: нужен подходящий сеттинг, если пользоваться терминологией Рика Страссмана… Короче, необходимо уйти как можно дальше от цивилизации, чтобы городская суета не сбивала с настроя. Казахстанская степь, а тем более предгорье Тянь-Шаня — прекрасный вариант.
Я посмотрел в окно. Штора была отдернута, открыв кусок черного мокрого стекла. За его границей информационный эон стихии проливал на землю водопады холодных и влажных данных, город растворялся в дожде и ночи. Я представил себе огромные ослепительные звезды на фоне бездонного иссиня-черного неба и легкие порывы ветра с терпким и горьковатым запахом степных трав, представил пламя костра, вздымающего к звездам фейерверки искр, и потрескивание поленьев как единственный звук на много-много квадратных километров… Но я оставался здесь, в своей комнате, и все еще смотрел в окно, за которым в мутном черном Ничто вялыми сполохами проявлялась агония городской жизни… Мне подумалось, что в идее посетить Казахстан есть привлекательные моменты.
— И в-третьих: потребуется психотропное растение, которое в той степи нам предстоит разыскать.
Я оторвался от мысленного созерцания ночного неба Казахстана, перевел взгляд на Мару, спросил:
— О каком именно растении ты говоришь? Это же не мексиканская прерия с рощами мескалиновых кактусов.
— Я думаю, в местах выпаса крупного рогатого скота, коих в Казахстане предостаточно, вполне возможно найти псилоциби-новые грибы.
— Всегда мечтал поковыряться в навозе, — вставил я шпильку.
— Тогда считай, что тебе повезло, — с улыбкой парировал Мара.
— Зачем… это, ковыряться в навозе? — не понял Кислый, но Мара оставил его вопрос без внимания, пригубил вино, произнес задумчиво:
— Но в первую очередь я надеюсь найти мандрагору.
— Так вы это… серьезно? — Кислый, очевидно, понял, что для розыгрыша сцена слишком затянулась. Он стоял возле стола, держа в левой руке откупоренную бутылку портвейна, в правой наполненный стакан, и ошалело таращился на Мару.
— А до тебя только дошло? — произнес Мара без тени иронии.
Кислый медленно опустился на табурет. Ни бутылку, ни стакан он из рук выпускать не собирался. Так и сидел, глядя на свои носки и разведя в стороны руки, словно сатир, приготовившийся вознести почести богу Дионису. Кислый впал в глубокие размышления, не иначе.
Я пригубил вино, сказал:
— Я что-то слышал о мандрагоре… А! Есть французский Linux с таким названием: Mandrake. Типа волшебный Linux и все такое.
— Точно, — согласился Мара. — В смысле, про твой Linux я не в курсе, но само слово мандрагора, или по-английски mandrake, в Европе давно считается синонимом волшебства. Упоминание о мандрагоре фигурирует во многих текстах испокон веков, и связано оно с магией, алхимией и медициной. Интерес человека к этому растению понятен. Во-первых: корень мандрагоры напоминает по форме человеческое тело, что само по себе очень символично. Символично настолько, что древние считали мандрагору существом антропоморфным, то есть получеловеком-полурастением. Во-вторых: это растение содержит психотропные компоненты. В частности, алкалоиды гиосциамин и скополамин. В достаточных количествах психотропные составляющие мандрагоры вызывают продолжительные и стойкие галлюцинации. Схожесть корня мандрагоры с телом человека и ее психотропный эффект с давних пор окружали это растение ореолом таинственности и как следствие стали источником сотен легенд, а то и попросту сплетен. Некоторые из этих поверий интересны, другие грубы и нелепы. В греческой мифологии, например, мандрагора является эмблемой Цирцеи, волшебницы острова Эя. Той самой волшебницы, которая превратила товарищей Одиссея в свиней, а его самого магическими чарами держала подле себя больше года. В этом свете стоит вспомнить наши размышления о вине и культе Диониса. Если древним грекам было известно психотропное действие мандрагоры, то почему бы им не знать о псилоцибиновых грибах, белладонне или зернах дурмана? Понимаешь, в чем тут дело? Так что вина древних греков, скорее всего, являются настойками обычного вина (каким мы его знаем) на листьях или зернах этих растений, а то и на корне нашей мандрагоры… Ну да вернемся к истории. В древних поверьях европейских народов считалось, что при помощи мандрагоры можно восстановить мужскую потенцию, найти клад и даже стать неуязвимым. Мандрагору упоминают Пифагор и Луций Колумелла. Гиппократ применял мандрагору для лечения от депрессии и суицидальных тенденций. Иосиф Флавий действовал более прямолинейно — изгонял ею бесов. Есть упоминание этого растения у Гомера, Шекспира и даже у Борхеса. Эзотерики восемнадцатого века считали, что корень мандрагоры — мощный сгуститель астральной энергии, а алхимики искали в нем эликсир жизни. Даже в еврейских преданиях упоминается об этом растении. В Книге Бытия говорится, что Лия зачала от Иакова и родила ему пятого сына, после того как отведала мандрагоровых яблок. Речь, очевидно, идет о плодах мандрагоры — довольно крупных ягодах. Некоторые предания говорят, что это растение светится, поэтому его окрестили «свечой дьявола». Хотя это поверье, я считаю, из разряда баек о цветении папоротника. Другие утверждают, что с помощью мандрагоры колдун может отнять у человека красоту и рассудок. Вот это, кстати, похоже на правду — любой галлюциноген способен отобрать рассудок, если переборщить с дозировкой. А после того как с лица сойдут намеки на интеллект, ни о какой красоте уже речи быть не может.
— Не растение, а прям философский камень. Кого лечит, а кого калечит, — заметил я.
— Точно, — согласился Мара. — Поэтому мандрагору и наделяли душой и характером. К одним она якобы благосклонна, к другим враждебна. В этой связи есть одна интересная легенда. Тот, кто вырвет растение из земли, обязательно умрет в страшных муках. Согласно этой легенде, в момент смерти мандрагора издает пронзительный крик, и тот, кто услышит этот крик, не в силах его вынести. Поэтому рекомендовалась следующая технология: к растению необходимо было привязать собаку, отойти подальше и бросить псу мясо. Собака кидалась за угощением, вырывала растение из земли и… умирала в агонии.
— Занятная технология, — заметил я. — Очень гуманная.
— И что? — подал голос Кислый. Он уже успел высосать половину бутылки своего портвейна и теперь выглядел изрядно осоловевшим, но при этом оставался серьезным. — Ты, это… будешь привязывать собаку… к растению?!
— Не стоит верить всему, что в легендах говорится, парень, успокоил его Мара. — Надеюсь, мы обойдемся без этой, как справедливо заметил Гвоздь, антигуманной техники.
— И как? Как ты будешь… это… ее доставать? — Кислый, видно, и в самом деле побаивался крика растения, от которого можно спятить, а то и в ящик сыграть.
— Не волнуйся, — сказал Мара, теряя интерес к этой теме, как-нибудь выкопаем. Главное — ее найти. — Он глотнул вина, поднял на меня глаза, спросил: — Ну так что, Гвоздь, едем?
При кажущейся простоте вопроса, который прозвучал так, словно речь шла о пятиминутной прогулке по парку, в нем скрывалось напряжение и даже воля. Это было как раз то слово, та фонетическая информационная структура, которая способна влиять на реальность. Трансляция воли, как выразился бы наш уважаемый философ. В комнате стало тихо и напряженно. Кислый аж рот раскрыл в ожидании моего ответа. Он таращился на меня, не смея произнести ни звука. В его стакане мелко подрагивал густой и черно-красный, как запекшаяся кровь, портвейн. Чуть прищуренные глаза Мары, не моргая, следили за моей
