Первая неделя прошла счастливо и спокойно. Даниэль купался и загорал на их собственном небольшом пляже, в глубине парка. Иногда брал с собой завтрак и ел, лежа на солнышке, теплом и ярком. Строил из камешков замки, открывал книгу, но сейчас же шел плавать, а потом чувствовал, что засыпает на середине страницы. Ближе к вечеру отправлялся в долгий путь по дальним полям, гулял один, с собаками, простодушно гордясь одиночеством, с пренебрежением поглядывая на автомобили и попадающихся навстречу женщин. После обеда закрывался в комнате и писал письма Клод и Сильви.
На следующей неделе погода испортилась. Первый дождливый день Даниэль провел в Ницце, завтракал в маленькой английской кондитерской, где пряно пахло имбирем и хорошим черным чаем, вернулся ночью и в комнате наедине со своими книгами почувствовал себя счастливым. На следующий день снова лил дождь. Время, казалось Даниэлю, тянулось бесконечно. Все вокруг померкло, потускнело из-за дождя, так дурнеет женщина, поплакав. Настал следующий день, и опять лил дождь, в просторных комнатах «Каравеллы» стало сыро и зябко. Накануне Даниэль подхватил насморк, теперь его немного знобило. Вторую половину дня он провел у окна, меланхолично поглядывая на серое небо и сосны, которые трепал ветер. Сумрачный день навевал тоску и раздражение. В пять часов к нему в дверь постучался Ангел.
– Прошу прощения, мсье Даниэль, – заговорил он, причем взгляд черных проницательных глаз прятался под густыми ресницами, – мне подумалось, вам будет лучше внизу. У вас в комнате сыровато. Я распорядился подать чай в библиотеку и взял на себя смелость затопить камин. Подумать только, горящий камин на Пасху, у нас на юге! Неслыханно, мсье Даниэль, неслыханно, но, как говорится, ничего не попишешь. Соизволите спуститься, мсье Даниэль?
Даниэль взял книгу и пошел вниз. Библиотека была на редкость уютной, когда-то у Сильви здесь была гостиная, потом сюда перенесли книги. Стены спокойного нежно-зеленого цвета. На столике у камина – чай с пирожными, украшенными белым воздушным кремом и каштанами. В камине посвистывал и потрескивал огонь.
– Большое вам спасибо, Ангел, – поблагодарил Даниэль.
Он взглянул на управляющего и улыбнулся ему. Бывший метрдотель поглядывал на Даниэля робко, внимательно, чуть ли не с нежностью.
– Могу я налить мсье чаю?
– Я не хотел бы доставлять вам столько хлопот.
– Какие хлопоты, мсье Даниэль! Я рад услужить сыну доктора, который был так добр ко мне. Признаюсь, вы напоминаете мне моего сына в юности, и я с радостью сделаю для вас все.
– Так вы женаты, Ангел?
– Вдовец. Бедная моя жена давно умерла, оставив мне сына.
– И… где же он теперь?
– Я давно с ним не виделся.
– Он уехал из Франции?
– Нет, не уехал, – с горечью ответил Ангел. – Напротив, довольно часто приезжает играть в Монте- Карло и останавливается в гостинице, где я когда-то служил. Он разбогател, в этом все дело. Когда ему было столько лет, сколько вам, мсье Даниэль, я хотел, чтобы он стал поваром, ремесло-то хорошее, но не для слабых легких, какие у него были после болезни. Тогда отец мсье Даниэля лечил моего сына и, надо признать, сотворил истинное чудо. В общем, я побоялся ставить сына к плите в подвальном этаже, где обычно бывают кухни. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Я послал его учиться. Нашел хорошее место на обувной фабрике в Лилле. И знаете, что он сотворил? Сделал ребенка дочке владельца фабрики и женился на ней! На дочке самого крупного промышленника в Лилле! Я плакал от радости, мсье Даниэль. Но Господь меня покарал за то, что я радовался горю оскорбленного отца, хотя сам был отцом. Как только мой мальчик попал в богатый дом, он стал меня стыдиться. Я открыл дансинг в Ницце, потратил все сбережения и прогорел. Теперь он не надеется получить от меня наследство, а я не надеюсь, что он придет на мои похороны. Однако простите. Я наскучил вам, огорчил мсье Даниэля. Вон как огонь хорошо разгорелся. И чай еще не остыл.
Ангел медленно направился к двери. Уже взялся за ручку и вдруг спросил:
– Может, мсье Даниэль устал читать и хочет послушать музыку? Здесь есть проигрыватель и хорошие пластинки.
– Спасибо. Послушаю с удовольствием.
Ангел отправился за проигрывателем.
– Три года назад, мсье Даниэль, здесь не было и проигрывателя, не так ли?
– Проигрывателя? Нет, я его не видел.
– Это проигрыватель мсье Вардеса, он уехал месяц назад и оставил его.
– Как? Вардеса? Несчастного сумасшедшего? Он, что же… содержался здесь?
– Да, мсье Даниэль.
Ангел взял коробку с пластинками и открыл перед Даниэлем. Даниэль смотрел на пластинки, не прикасаясь к ним. Филипп Вардес – отец Клод. Он был мужем…
Даниэлем вдруг овладело нестерпимое, мучительное любопытство.
– Вардес, он какой? Старый? Больной?
– Старый? Смотря что мсье Даниэль понимает под старостью. Ему лет пятьдесят, не больше. Больной? Нельзя сказать, что Вардес совсем больной.
– У него бывали минуты просветления?
На сумрачном лице Ангела промелькнула улыбка. Даниэля удивила неуместная насмешливость.
– Бывали, – прозвучал бесстрастный ответ.
– А вы знали Вардеса до болезни?
Ангел вздохнул, словно подавил смешок.
– Я много кого знал, мсье Даниэль. Знал тех, кто теперь богат, знаменит и может из милости подать кусок хлеба, а когда-то приходил ко мне и клянчил: «Ангел! Помоги! Спаси меня! Ангел! Кроме тебя некому…» И Бог весть где бы они сейчас были без моего скудного кошелька. Я видел господина Вардеса, когда все целовали ему руки, почитали королем, видел и здесь, когда его сторожили как дикого зверя, когда все его оставили. Он повторял: «Ангел, ведь я не сумасшедший! Вы знаете это, правда?» Знал и его жен, вторая далеко пошла с тех пор, о которых я вам говорил… Бой-баба, по-другому не скажешь. Я знал и первую мадам Вардес. Тогда поговаривали – прошу прощения, мсье Даниэль, но вы мужчина, вы поймете, – не только поговаривали, клялись, что она близка с отцом мсье Даниэля, но никто не осуждал ее, муж ведь ее бросил.
Даниэлю показалось, что кровь застыла в жилах, потом прихлынула с неистовой силой, и сердце заколотилось.
Он еле выговорил шепотом:
– Я глубоко почитаю мадам Вардес и прошу вас, Ангел, не говорить о ней в таком тоне.
И в ту же секунду с ужасом подумал, что целую неделю каждый день вручал Ангелу письмо с просьбой отправить утренней почтой мадам Вардес.
Ангел смиренно пробормотал:
– Сожалею, если оскорбил…
Наклонился и поправил кочергой дрова в камине. Наклоняться ему было тяжело, он запыхался, подсовывая тонкие прутики под толстые поленья. Между черными волосами и воротником рубашки виднелась шея – темная, красноватая, почти бурая.
Ангел с трудом выпрямился и пошел закрывать фрамугу окна, выходившего в парк. Он ходил бесшумно, легкой пружинистой походкой, неожиданной для такого крупного человека, вот только его башмаки при каждом шаге поскрипывали. Он приблизился к Даниэлю, сидевшему в кресле, и взглянул на полупустую чашку с чаем.
– Унесите, – попросил Даниэль.
Ангел вышел с подносом. Даниэль остался один.
25
В следующие дни Даниэль старательно избегал Ангела. Из головы у него не шли слова управляющего. «Гнусная клевета», – думал Даниэль. Что могло быть общего между человеком вроде его отца и Сильви Вардес? Даже помыслить нельзя об их дружбе. Или как выразился Ангел? Близости?..
