трудом ради немногих упоительных ночных часов. Он спешил к молоденькой любовнице, русской, по имени Надин Суклотина. Роман продлится недолго. Эту сменит другая. Ту – следующая. И опять, опять он будет добывать деньги, чтоб не лишиться единственной утехи, получившей в Париже прозвание: «Гарем Асфара». Вялые французы, где уж им понять! Женщины меняются, но наслаждение неизменно.
22
На улице Ош у порога дома суровый чопорный лакей остановил генеральшу Муравину:
– Сегодня доктор не принимает, мадам.
– Доктор дома и меня примет, – заявила генеральша, оттолкнув лакея. – Скажите, что я пришла от мадемуазель Надин Суклотиной.
Лакей провел ее в малую приемную, где дожидались очереди больные, приходившие сюда инкогнито. Генеральша сильно исхудала и поседела.
Ей пришлось долго терпеливо ждать. Она хмурилась, оглядывала картины, высокие потолки, витрины. Наконец, встала, подошла к окну, измерила взглядом сад. Нет сомнений, Дарио Асфар зарабатывал много денег. Дурацкая расточительность! В этот миг дверь отворилась, и генеральшу пригласили к Дарио.
– Рада снова увидеться с вами, доктор.
Он произнес что-то любезное и прибавил:
– Уверен, вы пришли ко мне не в качестве пациентки. Выглядите вы прекрасно, и к тому же сегодня у меня неприемный день. Впрочем, рад повидать старых друзей.
– Я всегда испытывала к вам, доктор, живейшую симпатию.
– Здоров ли генерал?
– Преставился на православное Рождество в тридцать втором году.
– Неужели? А Митенька?
– Митенька? Неплохо. У него дел по горло. Один ваш старый друг, Ангел Мартинелли, открыл в Ницце кабаре, и мой сын работает у него главным оформителем.
– Поздравляю. А «Мимоза» больше не существует?
– После смерти генерала я занялась разнообразными… делами… Собственно, я и к вам пришла по делу, доктор.
– Что вам угодно? – спокойно осведомился Дарио.
Лицо оставалось невозмутимым. Он мягко скрестил на столе руки и внимательно рассматривал тяжелый перстень. Камень показался ему померкшим, и, дохнув, он легонько протер сияющую поверхность.
– Вы называли лакею какое-то имя.
– Да, мадемуазель Надин Суклотину.
– С этой молодой женщиной я знаком.
– Должно быть, вы удивились, увидев меня…
Он перебил:
– Нисколько. Я вас знаю не понаслышке. Вы занимаетесь, помимо разнообразных нынешних дел, ссудой для тех, кто оказался в стесненных обстоятельствах. Мы с вами познакомились на этой почве, вы тогда делали первые шаги. Надеюсь, теперь вы не нарушаете данного клиентам слова.
Она развела руками:
– Раньше, доктор я давала взаймы из своих, кровных. И не выпускала деньги из рук. Дорожила ими, не могла с ними расстаться. Теперь я только посредник и работаю на людей, поручающих мне вести переговоры. Я, как бы это сказать? – агент или ходатай. Нахожу для тех, кто, как вы удачно выразились, оказался в стесненных обстоятельствах, подходящих покровителей. Но повторяю: я занимаюсь не только ссудами. Иногда мне дают и более деликатные поручения.
Она ожидала дальнейших расспросов. Но Дарио молчал. Снял перстень и любовался игрой камня при свете лампы. Наконец генеральша заговорила сама:
– Меня направила к вам не сама Надин Суклотина, а ее семейство. Ей всего восемнадцать, доктор. Она слишком молода, вы не находите?
– Не нахожу, – ответил Дарио и слегка улыбнулся: зеленоглазая пышногрудая красавица уже полгода была его любовницей. – Если вы знакомы с ее семейством, то для вас не секрет, что она с пятнадцати лет, скажем так, пользуется успехом.
– Доктор, выражайтесь почтительнее о дочери уважаемого человека, бывшего петербургского нотариуса.
– Пускай она дочь нотариуса. – На Дарио должность отца Надин не произвела впечатления.
– Каковы ваши намерения относительно бедной девочки?
– Не проще ли, мадам, сразу сказать, чего добивается семья, угрожая скандалом?
– Чтобы вы положили на счет соблазненной и обманутой крошки некоторую сумму.
– Знаете, Марта Александровна, во сколько мне обошлась Надин за эти полгода?
– Вы так богаты, доктор…
Помолчали.
– Сколько? – спросил Дарио, опираясь подбородком на руку.
– Миллион франков.
Дарио присвистнул.
Генеральша придвинула кресло поближе к доктору и сказала игриво:
– Доктор, вы теперь настоящий Дон Жуан! Раньше вы таким не были. Когда мы с вами познакомились, вы казались верным мужем и нежнейшим отцом… Как вспомню Дарио Асфара, жильца пансиона «Мимоза», и сравню с теперешним доктором Асфаром, глазам не верю. О вас ходит множество слухов, доктор. Говорят, до кризиса вы загребали горы денег. Купили «Каравеллу», самую красивую виллу в Ницце. Не думаю, что вы часто там бываете – приезжаете на месяц, не больше. А поддерживать там порядок стоит немалых средств.
Дарио не ответил. Только поджал губы. Какой он испытал восторг, переступив порог «Каравеллы» двадцать лет назад! Это чувство до сих пор живо в его душе. В самом деле, он проводил там всего несколько недель в году, иногда отправлял туда Даниэля, если сын выглядел усталым или в Париже шли затяжные дожди, но за миг, когда он хозяином вошел в дом Сильви, он и сейчас отдал бы целое состояние. Столько дом и стоил. Сейчас «Каравелла» села на мель. Оказалась ему не по карману, так же как парижский особняк. Господи! Когда же прекратится эта гонка? Нескончаемая погоня за деньгами, которых вечно не хватает? Когда он перестанет их считать?
Генеральша смотрела на Дарио наметанным взглядом профессионала, холодным, сверлящим, так смотрят ростовщики, адвокаты, врачи – словом, все живущие за счет чужих несчастий. Потом тихо произнесла:
– Знаю, что после кризиса ваши доходы поиссякли, доктор, впрочем, у всех у нас, у всех у нас дела идут не блестяще. – Она тяжело вздохнула. – Расходы растут и растут. А тут еще Надин Суклотина…
– Люблю ангелоподобных шлюх, – проговорил он.
– Какие ужасные вещи вы говорите, доктор! И слушать не хочу!
– Марта Александровна! Раз вам поручили это дело, может, вы уговорите родственников Надин назначить более разумную сумму? Будьте спокойны, я вас отблагодарю.
– И речи быть не может, доктор. Я взяла на себя это неприятное поручение лишь потому, что семья Суколтиных, милые, добрейшие люди, – мои старинные друзья. Дружные, высоконравственные, так мужественно переносят все превратности судьбы. У них еще четверо детей, младше Надин. Могу ли я наживаться на горе оскорбленного отца, на безутешных слезах матери! За кого вы меня принимаете, доктор?
Дарио пробормотал, скривившись:
– Все женщины до одной, совершая отвратительную подлость или низость, твердят о чести и благородстве. Вы вправе отказаться. Я поручу вести переговоры и заплачу кому-нибудь другому.
– Почему вы считаете меня врагом, доктор?
– Вас?
– Да, меня. Вы же знаете, я умоляла Надин передать вам это тысячу раз – я даю деньги в рост. А вы, несомненно, нуждаетесь в деньгах. Так почему бы вам не обратиться ко мне?
– Я как-то раз попытался к вам обратиться, и моя попытка окончилась не слишком удачно, Марта
