— Вещество, из которого состоят конусы, иногда реагирует так в присутствии человека. Словно оно так запрограммировано. С какой-то целью.
— Ясно. Ты, похоже, действительно почти ничего не сделал здесь. Неплохо бы тебе подтянуться, Рендел. Вернье, в каком состоянии Дефрактор?
— В нормальном. Все время, пока совершалась метаморфоза, я был там. Она нисколько не повлияла на сооружения.
— Хорошо. А теперь, я хочу, чтобы ты мне объяснил, в чем выражаются меры против подслушивания, о которых ты упомянул, когда я прибыл.
— С технической стороны мы использовали все самые современные достижения в этой области. Но, естественно, мы можем только надеяться, что они покрывают и юсианские диски связи. Или, что эти диски действительно служат только для связи.
— И? — подтолкнул я его.
— Сам знаешь. Испокон веков известно, что самая надежная мера против шпионов — это не говорить и не делать ничего существенного.
И то правда. Они, однако, говорили и делали очень существенные вещи. На построенных не юсами, а ими самими объектах — Дефракторе, полигоне, биосекторе, лазарете… Но, может быть, были и другие в том же роде? «Пропущенные» на карте, неизвестные мне.
— Хорошо. Я подумаю и о некоторых дополнительных мерах личной безопасности. Например, электронная система непрерывного персонального наблюдения. Есть возражения?
Моя уловка не подействовала, возражений не было.
— А технические проблемы? Что ты скажешь, Вернье?
— В общем и целом, их нет. За исключением тех случаев, когда рейдеры находятся в движении. Тогда их местонахождение нельзя установить. Связь распадается. Но мы не слишком часто летаем, Симов.
Я повернулся к Ренделу:
— Насколько я знаю, ты вообще не летаешь, ведь так? Он сжал губы и впился взглядом в рану у меня на лбу.
Я перенес свое внимание на Ларсена.
— Когда ты собираешься встретиться с юсами? — спросил я его.
— Вообще не собираюсь встречаться.
— Даже и сейчас? После того, как они должны бы дать нам объяснения и по поводу метаморфозы, и по поводу того, почему они нас о ней не предупредили?
— Моя позиция по отношению к ним остается неизменной.
— Неизменной, да. Но позиция ли это?
Ларсен захлопнул папку и выпрямился.
— Мы теряем время, Симов. Если больше ничего нет…
— Закончили. Только, Вернье, мы должны обсудить еще некоторые подробности.
Рендел тоже выпрямился. Вместе с Ларсеном они выш-«ли из помещения.
— Какие подробности? — устало вздохнул Вернье.
— Я понял, что испытания Дефрактора состоятся совсем скоро.
— Да, так.
— А когда?
— Мы точно еще не определили. Через два-три дня… или позднее.
— Или раньше?
— Нет. Не раньше. Исключено. Мне не успеть! И без того все слишком осложнилось.
— Что именно?
Он прижал руку к щеке, как если бы у него вдруг заболел зуб. Скорчил кислую физиономию. И мне не ответил. Ответил ему я.
— Не беспокойся. Я не буду вводить никаких дополнительных мер. Или прямо говоря: не буду держать тебя под постоянным контролем. Все остается по-старому. Выполняйте спокойно свои задачи. В конце концов, я прибыл сюда! не для того, чтобы вам мешать.
В этот раз Вернье до какой-то степени сумел скрыть, свое облегчение, а я добавил:
— Удивляюсь только, зачем вы сюда прибыли. Раз не для того, чтобы установить какие-то близкие отношения с юсами.
— Ничего особенного, Симов. Мы изучаем саму планету, проверяем на себе ее воздействие, исследуем растения, проводим самые различные эксперименты, каждый в своей области, и так далее. Короче говоря, готовим информационную основу переселения.
— Послушай, Вернье, для меня очевидно, что твоя работа напрямую не связана с переселением. И именно поэтому меня интересует, что ты, лично ты, что о нем думаешь…
— Вообще не думаю, — прервал меня он. — С тех пор, как я на Эйрене, я придерживаюсь линии полной духовной пассивности. Иначе…
— Да?
— Э, ты же видел, что здесь происходит. Потому что, если начнешь думать, что впадешь в искушение предпринять какие-то действия, а начнешь действовать — раз! В камеру глубокой заморозки. Мне бы не хотелось быть там следующим.
Вернье улыбнулся мне во весь рот. Совершены три убийства, убийцы не найдены, а он только нарочито демонстрирует повышенную осторожность, на самом деле нисколько не опасаясь за себя. Как, впрочем, и все осталь- ные на базе «Эйрена». Никто из них не боится оставаться один, ходят свободно повсюду, между ними не чувствуется типичной в таких случаях атмосферы подозрительности, убийства не комментируют, не пытаются проводить собственные расследования… Так могут вести себя только люди, которым абсолютно все известно. Начиная с конкретных мотивов убийств и кончая именами убийц. А если это так, то я не только сталкиваюсь с молчаливым сговором, но и сам тоже участвую в нем, при том находясь в самом идиотском положении — и убийца, и человек, который единственно знает, что в сущности произошло, что происходит и что произойдет на этой дьявольской планете.
— Ничего тебе не обещаю, Вернье, — ответил я. — Ничего.
Глава двадцать шестая
…Вниз. Я спускаюсь по лестнице, покрытой мягкой ковровой дорожкой. Своих шагов не слышу, но чувствую их — потому что одно колено у меня сильно ободрано, свежая кожица растрескалась, и рана вновь кровоточит. Продолжаю спускаться. В гостинице совсем тихо. Все — и дети, и взрослые спят. Дойдя до первого этажа, поворачиваю в холл, да, да, я почти уверен, что забыл их где-то здесь. Делаю еще несколько шагов… потом останавливаюсь. Замерзаю.
Она меня не замечает, какая-то незнакомая старушка. Нагнувшись, раскладывает и перекладывает мои осенние листья. Желтые, красные, коричневые, пестрые — всякие, она разложила их по всему столику. Ее руки в белых перчатках постоянно летают над ними, быстро меняя их местами, и вся картина шелестит, магически превращается в другую и еще в другую… Я улыбаюсь и уже готов приблизиться к ней. Но в этот момент старушка поднимает голову.
Ее лицо под густой сеткой морщин лишено всякого выражения. Как растрескавшаяся маска. В которой глубоко спрятанные под бледно-серыми веками, едва-едва проглядывают глаза.
Слепые!.. Задохнувшись, я бегу, бегу наверх по той же лестнице. И одновременно испытываю смутное, будто отдаленное сочувствие к мальчишке, который когда-то испугался там, внизу в фойе…
Изображение Штейна обжигало мне пальцы. Я осторожно поставил его перед собой и посмотрел на него — мужчина среднего возраста, без особых внешних достоинств, без особых недостатков. Обычный. В застывшем взгляде его глаз затаилась горечь, его образ запечатлелся в тот момент, когда он слегка закусил нижнюю губу и сморщил лоб, охваченный воспоминаниями об этой слепой старушке. Воспоминаниями, которые теперь стали и моими. Частица умершего, притаившаяся навсегда в моей памяти… Но почему же
