Выходные. Семья.
— У меня вопрос относительно клиники «Мариенлюст». Остался после нее хоть какой-нибудь журнал пациентов?
— Сомневаюсь, — ответил Матиас. — Наверное, есть какие-то правила, где говорится о том, как поступить с документами, если они не переходят кому-то еще. Но если нужно, я проверю.
— Спасибо.
Харри промчался мимо станции метро «Виндерен». И снова рядом с ним парил призрак прошлого. Автомобильная погоня, авария, погибший коллега, слухи о том, что за рулем был он, Харри, и что надо бы его проверить на промилле. Это было давно. Много воды утекло, а душа все болит.
Матиас перезвонил через четверть часа.
— Я поговорил с Грегерсеном, он возглавлял клинику «Мариенлюст». Боюсь, все погибло. Но я уверен, что некоторые врачи, Идар в том числе, забрали данные на своих пациентов.
— А ты?
— Я тогда уже знал, что буду заниматься частной практикой, так что ничего не взял.
— А как думаешь, смог бы ты вспомнить имена хотя бы некоторых пациентов Идара?
— Некоторых — возможно. Но немного. Это же давно все было, Харри.
— Я знаю. Спасибо. — Харри положил трубку и свернул согласно указателю к Королевскому госпиталю.
Герда Нельвик, пышногрудая приветливая дама сорока с лишним лет, этим вечером в отделе установления отцовства Института судебной медицины при Королевском госпитале была одна. Она встретила Харри и повела его в свой кабинет. Ничто не указывало на то, что здесь борются с самыми опасными преступлениями против общественной морали. По-домашнему скучновато украшенные светлые помещения свидетельствовали, что за небольшим исключением местный штат состоит из одних только женщин.
Харри бывал тут раньше и был знаком с процедурой ДНК-анализа. За стеклянными окнами лабораторий он видел женщин в белых халатах, шапочках и медицинских одноразовых перчатках, склонившихся над записями и аппаратурой, где шли волшебные процессы, которые они называли «проба волос», «препарат крови» и «амплификация». Все это в конце концов объединялось в документе, который представлял собой таблицу, где были сведены пятнадцать различных показателей.
Холе и Нельвик прошли мимо помещения, где на полках были расставлены коричневые конверты с пометками полицейских отделов со всей Норвегии. Харри знал, что в них — предметы одежды, пряди волос, пробы мебельной обивки, крови и других органических материалов, которые прислали сюда для проведения анализа. Все это для того, чтобы вырвать у этих предметов цифровой код, в котором зашифрованы нужные звенья волшебной спирали, именуемой ДНК, которая идентифицирует ее владельца с точностью почти сто процентов.
Кабинет Герды Нельвик был небольшой — как раз, чтобы в нем поместились полки с множеством папок, стол с компьютером, этажерка для бумаг и большая фотография двух пареньков со сноубордами.
— Сыновья? — спросил Харри, садясь.
— Надеюсь, что да, — улыбнулась она.
— Что?
— Так у нас шутят. Вы интересовались заказчиками анализов?
— Да. А именно всеми ДНК-анализами, которые заказаны одним учреждением за последние двенадцать лет. Мне нужно узнать, чьи это анализы.
— Хорошо. Так что за учреждение?
— Клиника «Мариенлюст».
— «Мариенлюст»? Вы уверены?
— А почему нет?
Она пожала плечами:
— В запросах по установлению отцовства заказчиками в основном бывают судебные инстанции или адвокаты. Или просто частные лица.
— Это не по поводу установления отцовства. Там речь идет об изучении наследственности по причине наличия у отцов тяжелых генетических заболеваний.
— Ага, — сказала Герда. — Тогда посмотрим в базе данных.
— Вы сможете проверить это прямо сейчас? — удивился Харри.
— Ну, если у вас есть время… — Она посмотрела на часы. — Секунд через тридцать…
Харри кивнул.
Герда вбила в компьютер, диктуя сама себе:
— Кли-ни-ка «Ма-ри-ен-люст», — откинулась на спинку стула и подождала, пока машина заработает. — Дурацкая погода этой осенью, да? — спросила она.
— Еще бы, — ответил Харри из вежливости, прислушиваясь к пощелкиванию жесткого диска, как будто мог в нем расслышать ответ, на который так надеялся.
— От нехватки света развивается депрессия, — продолжила она. — Надеюсь, хотя бы снег скоро выпадет. Будет посветлее.
— Хм, — отозвался Харри.
Пощелкивание прекратилось.
— Посмотрим, — сказала она, глядя на экран.
Харри набрал в грудь воздуха.
— Клиника «Мариенлюст» действительно была нашим клиентом, но в последний раз семь лет назад. — Герда нахмурилась. — Однако до этого они много заказывали, как я вижу.
Тут она замолчала. Харри ждал, что она скажет то, о чем он думал. И она сказала:
— Я бы сказала, необычно много для обычного медицинского центра.
Харри чувствовал, он на верном пути, ведущем к выходу из лабиринта. Или, лучше сказать, внутрь лабиринта. К его мрачному сердцу.
— У вас есть данные о тех, кого тестировали по их заказу?
Герда покачала головой:
— Обычно такая информация у нас есть, но клиника пожелала сохранить анонимность клиентов. К сожалению.
Черт! Харри прикрыл глаза и задумался.
— Но результаты анализов у вас сохранились? С конечным ответом: отец или нет.
— Это да, — ответила Герда.
— И что там?
— Сейчас я не могу вам ответить, потому что надо заходить в каждый файл, а это займет какое-то время.
— А анализы такие же подробные, как при работе с уголовными делами?
— Гораздо более. Потому что в случаях определения отцовства требуется изучить больше факторов, так как половина генетического материала наследуется от матери.
— Значит, если я вам пришлю клеточный материал, пробу, взятую у конкретного человека, вы сможете определить, присылали ли вам его пробы из клиники «Мариенлюст»?
— Верно, — подтвердила Герда, и по ее тону было ясно, что она прекрасно представляет себе, чем объясняется такая сложная схема.
— Хорошо, — сказал Харри. — Мои сотрудники пришлют вам пробы мужей и детей женщин, которые пропали за последние годы. Проверьте, присылали ли вам аналогичный материал из клиники «Мариенлюст». Мне жаль вас загружать, но уверяю вас, эта работа — первоочередной важности.
И тут глаза Герды загорелись:
— Вспомнила! Вспомнила, где я вас видела, в «Боссе» вчера вечером. Так, значит, то, о чем мы сейчас говорили, касается… — И, несмотря на то что кроме них тут никого не было, она понизила голос, как будто прозвище, которым нарекли маньяка, стало табу, запретным словом, которое нельзя произносить вслух: — Снеговика?
