41
Когда Батерский с Батыем уходили из лагеря, в дозоре стоял Садко. Времени с тех пор прошло мало, так что Павла Садчикова вряд ли сменили, полагал Игорь. У Садко была выгодная позиция, а Батерскому на руку играло время, или он играл с временем. Он словно рассчитал все таким образом, чтобы появиться в зоне видимости дозорного, когда серая пелена полностью заволокла горизонт; последние малиновые нити заката казались на этом мрачном фоне небрежной штопкой, словно кто-то наспех залатал порванный край неба.
Садчиков видел лишь смутные, расплывчатые фигуры, которые, не таясь, быстро приближались, как раз с той стороны, куда отправились на разведку его товарищи. Да, это они: вот кто-то просвистел сусликом: «Свои». Садко ответил таким же свистом: «Фью – Фью-ю-ю – Фью». «Вижу», то есть.
Пара разведчиков была в двадцати шагах от него, когда один из них, следовавший позади командира группы, остановился и, поворачиваясь в обратную сторону, принял положение для стрельбы с колена.
«Обстановка накаляется». Возбуждение ударило по рукам Павла Садчикова, задрожали пальцы, по спине пробежал холодок, ноги стали тяжелыми, словно налились свинцом. Он периодически менял положение, когда они затекали, но вот эта, новая волна, вошедшая в тело, оказалась страшно тяжелой.
«Что, – пытался определить Садко, – набрели на базу Седова? Засветились или просто осторожничают перед лагерем?»
Нет, не осторожничают, поскольку шли в открытую, и лишь на подступах к секрету Батый продемонстрировал маневр с прикрытием. Рисуется? С другой стороны, если бы они не были уверены в том, что их не преследуют, то увели бы погоню подальше от лагеря. В крайнем случае разделились бы, чтобы один из разведчиков мог предупредить остальных. И еще связь: носимые радиостанции держали устойчивую связь до полутора километров, могли бы «сбросить» сообщение.
Командир группы уже рядом, в пяти шагах, слышно его прерывистое дыхание; и в нем Садко уловил тревогу. «Вот это колотит меня!» – сокрушался Садчиков, не в силах совладать с волнением. Тонкие губы Павла свело; наверное, они побелели. Разве в таком виде приходит ощущение опасности? – не реальной, поскольку все это игра, хотя и для взрослых. Порой бывает трудно, больно, но в подсознании торчит надежный гвоздь: все это временно, все это не по-настоящему. И где та наэлектризованная волна, которая совсем недавно, только что, накрыла дозорного? Нет ее, она схлынула, оставляя в груди тревогу. Не бутафорскую, нет, а настоящую.
Он еще молодой, нет и девятнадцати. Он еще не научился распознавать опасность, предвидеть ее, предчувствовать. Но уже был на полпути к этому: ведь тревога бередила его душу, его сознание. Он учился даже на таком коротком, мимолетном примере; до истины оставался один-единственный коротенький шаг. Вот в чем заключалась ценность обучения в полевых условиях. И неважно, какая задача стоит перед тобой, неважно, как и кто ее поставил, – важны короткие мгновения, которые острыми иглами обозначают на теле чувствительные, доселе неизвестные участки. Дрожь в руках – но какого она качества? Холодок на спине – но какой он свежести?
Садко учился ставить диагноз своим чувствам, ощущениям. Он мог стать классным спецназовцем; все говорило за то, что природа охотно начала делиться с ним своими знаниями и пробуждала в нем инстинкт, придушенный интеллектом и, может, даже эгоизмом: он был человеком.
Каждый разведчик ищет и находит что-то общее в каком-нибудь хищнике, будь то тигр, пантера, гепард, орел, коршун. И в голове Садчикова уже начал вырисовываться смутный образ. Но кого? Немного не хватило ему, чтобы представить себя в образе пантеры, которая в невероятно длинном прыжке уходит от опасности, в последний миг замечая охотника, притаившегося в засаде.
Охотником был командир рейдовой группы. Он не боялся проиграть, он боялся выдать себя. Он торопился и был напряжен. Как мог, он в течение долгих десяти дней боролся с внутренним напряжением. И до сих пор не сбросил его. Порой ломило виски, нервы были осязаемыми; вот они, под ломкой кожей, источившиеся и хрупкие. Где та бездна, в которую когда-то так пристально всматривался Игорь Батерский? Никуда она не делась, она все там же, под ногами; куда бы он ни ступил, она всегда следовала в том же направлении, и он всегда оказывался на краю. Земля ямой, не меняющей форму, уходила из-под ног, но всегда опережая его на шаг.
Сейчас ему требовалось лишь одно лекарство: сбросить с себя личину, которая давно осточертела. Он понимал, что сейчас она на нем – дырявая, через эту брешь видит Садко его настоящий облик. Он прикрыт на две трети, прокаженные лохмотья будут спадать с него с каждым именем, с каждой кличкой бойца. И когда последний растянется у его ног, он вздохнет свободно. Хотя бы на короткое время.
Куда потом? В Чечню? В горы? Под мышку к одноногому параноику?
Твари! Сволочи! Подонки!
Нет будущего? Ерунда это! Будущее можно перехитрить, обвести вокруг пальца. Нужно лишь толчками – когда слабыми, а когда отдавая последние силы – продлевать настоящее. Вот и все. Да все так делают. Все люди одинаковы. Просто кто-то сумел оттолкнуться посильней и прыгнуть дальше. Люди – это стадо, соревнующееся в прыжках на дальность.
«Твои родители живы?» Живы. У этого тоже живы, а куда они денутся? Получат известие о смерти сына и снова начнут толкаться, скакать, продлевать свое настоящее, раздувать его…
Сволочи! Ломит голову от их толкотни.
Когда по знаку Батерского к нему подошел Червиченко, Садко был уже мертв. Нет, все же ножом Игорь владел на приличном уровне. Изнутри наружу. С кистевым подхлестом. Не оставляя своей очередной жертве ни одного шанса.
Если Батерский и искал сходства с каким-нибудь хищником, то, наверное, это был волк. Вот сейчас сидело в нем что-то от волка. Может, инстинкт зверя, который убивает столько, сколько сможет. Но причина тому – не кровожадность волка, а принцип волчьей стаи. Но до волка ему было далеко, очень далеко. Он был волком в овечьей шкуре. К тому же где-то рядом был Волкодав. Осторожный, хитрый, беспощадный. Коварный? Может быть. Он не вступит в прямое противостояние со стаей, он начнет охоту за отставшими и теми, кто по неосторожности вырвется вперед. Пока окончательно не отрегулирует численность стаи по своему усмотрению.
Волкодав и Ротвейлер. Хорошая пара.
Не прошло и пяти минут, как на месте дозора стало тесно: восемь боевиков, включая Червиченко и Батерского. Наступил наиболее ответственный момент. Автоматных очередей не избежать. Звуки выстрелов
