домой на автобусе. Как всегда, если ребенок задает вопрос, а родитель отвечает, прислушивается весь салон.
— Мама, что такое падёж?
— Это когда умирает много домашних животных от заразной болезни.
Я рассказала про ящур, про карантины, про то, что есть болезни, которые передаются от животных человеку, — словом, подробно, развернуто ответила.
На Митином лице недоумение:
— При чем тут падёж слов?
— Ни при чем, это глупость.
— А Никита говорил, что ему задали падёж слов.
— Это не падёж, а падеж!
Народ смеялся, а я рассказ про склонение существительных по падежам решила отложить до дома.
С Митей надо было держать ухо востро, он мог приписать нашим словам совершенно иное значение. Ругает как-то его папа за то, что слопал все конфеты, брату не оставил, не поделился. Женя напирает на слово эгоист: ты поступил как эгоист, так только эгоисты ведут себя, только эгоисты не делятся…
Внезапно Женя останавливается и уточняет:
— Ты знаешь, кто такой эгоист?
— Да, папа, это работник ГАИ.
О том, что надо делиться, есть замечательная семейная история, связанная с моим мужем. Маленькому Жене подарили шоколадку, он снял бумажную обертку, развернул хрустящую фольгу, весь в предвкушении, и тут мамино напоминание: «А поделиться?» На диване и на стульях сидят: дядя, тетя, мама, папа, бабушка. Делиться, как известно, надо поровну. Женечка отламывает половину шоколадки и протягивает бабушке, оставшуюся часть снова пополам — тете, пополам — дяде… Когда он по кругу добрался до мамы, последней, у него в руках остался маленький квадратик. И это пополам?! Женя разревелся. Какое несправедливое правило — делиться!
Мне придется признаться, что на один из главных вопросов: откуда берутся дети — своим сыновьям внятного ответа я не дала. Сама сии премудрости усваивала от подружек, на улице, и детей на это обрекла. Сейчас появились книги для родителей, где описывается, как щекотливую тему с помощью бабочек и цветочков освещать. В наше время подобной литературы не было, а своим умом не дошла. Кроме того, Митин вопрос был, как всегда, конкретен — не в бровь, а в глаз.
Эту ситуацию я описала в одном из романов. Там, правда, действующее лицо не мальчик, а девочка. И в романе, чтобы не сбиваться с темпа, кратко изложила, а в жизни все происходило следующим образом.
Шестилетний Митя уже два года постоянно читает, книгу за книгой. Добрался до детской энциклопедии. В томе «Биология», конечно, заинтересовала глава «Размножение».
С большущей книгой подходит к бабушке:
— Я все понял про размножение. Женщинская клетка соединяется с мужчинской, а потом они растут и делятся. Мне не ясно мероприятие.
— Что за мероприятие? — спрашивает бабушка.
— Когда клетки одна в другую влезают.
Моя мама сдержала смешок и сказала:
— Там ведь написано женская клетка и мужская, а ты как произносишь? Читаешь одно, а говоришь другое, неправильно.
— Ладно, бабуля. А какое мероприятие?
— У мамы спроси, мне некогда.
Приходит ко мне на кухню, бухает энциклопедию на табурет:
— Вот размножение, а про мероприятие не написано.
— Какое мероприятие?
— Перед размножением.
Прячу лицо, хихикая, и завожу разговор издалека.
— Да я все понял про клетки, — нетерпеливо перебивает Митя. — Но при каком мероприятии они соединяются?
— Про это мероприятие очень хорошо знает папа, пойди его спроси.
Третий раз, теперь уже папе, Митя объясняет, что про клетки понял, расскажи про мероприятие. В точности, как мама и бабушка, папа смеется.
— Какое-то смешное дело, наверно? — злится Митя. — Все смеются и никто не объясняет!
— Значит, тебя интересует мероприятие? — хмурит брови Женя. — И это в то время, когда игрушки не убраны, когда мой стол завален твоими фломастерами и альбомами? Наведи порядок немедленно, а потом поговорим.
Единственный вывод, который мог сделать Митя: лишних вопросов лучше не задавать, себе хуже — заставят что-нибудь скучное делать. Сидел бы тихо, читал, не высовывался — про игрушки и фломастеры с альбомами до вечера не вспомнили бы.
С другой стороны, когда пятилетняя кнопка, дочь приятелей, рассуждала при мне о разнице в анатомии мужских и женских половых органов, называя их научными терминами, мне стало не по себе. Хотя, возможно, правы родители девочки, просветившие ее. А наша стыдливость отдает патриархальной дремучестью.
Два маленьких мальчика, два брата, конечно, периодически дрались. «Он первый ударил (сломал, сказал…)» — святой для ребенка аргумент — на практике значения не имеет. Оба, как правило, хороши.
Я купила перчатки, о которых давно мечтала: светлой замши, строчка наружу — красота! Дома некоторое время ходила в них, любовалась, вертела перед глазами. Положила на столик около телефона, чтобы, каждый раз проходя по коридору, лицезреть обновку. И тут вижу: подкрадывается Никита к моим ненаглядным перчаткам и ставит на одной маленький крестик шариковой ручкой. Я застыла от негодования. А следом является Митя и фломастером на второй перчатке ставит жирный крест. Начинаю вопить, посылаю в угол, обзываю варварами, обещаю кары небесные. Но сыновья полноту вины не признают. Митя говорит, что Никита первый нарисовал, а Никита утверждает, что его крестик был маленький-маленький, почти незаметный, а Митькин — большой. И обоим непонятно, почему я кипячусь из-за каких-то перчаток. С крестиками они даже красивее. Так я и ходила, в «красивых».
Митя пошел в туалет, Никита заглядывает, хватает туалетную бумагу и убегает. Митя выскакивает без штанов и с криком: «Я тебе, гад, покажу!» Услышав «гад», я бросаю дела, иду внушать культуру речи. Митя влетает в комнату в тот момент, когда Никита собирается сесть на стул. Митя стул выдергивает, Никита больно падает на пол, хватает близлежащую машинку и запускает ею в Митю. В ответ летит игрушечный самолет. Становлюсь на линии огня, велю немедленно прекратить и обоим отправляться по углам. Сыновья заводят волынку: «Это он первый…» Никаких выяснений, никакого дознания — марш в угол, и точка! Разбирательство бесполезно, нудно и неэффективно, когда наказания заслуживают оба. Как правило — всегда.
Не раз обращала внимание на то, что родители, имеющие одного ребенка, с ужасом смотрят, как схватываются сестры или братья в других семьях. Да они у вас просто кошка с собакой! Нет, совершенно нормальные дети, которые не знают тоски одиночества.
Я росла одна. Мама брала дополнительную работу, преподавала в вечернем техникуме. Я сидела дома, читала или играла в куклы. За стеной соседи, у них три дочери, младшая — моя подруга. В гробовой тишине нашей квартиры было отлично слышно, как дерутся или смеются девчонки. Вот что-то падает с грохотом и раздается взрыв смеха, вот кто-то заверещал, — наверное, в волосы вцепились в пылу схватки. А теперь пришла мама и кричит: «Уймитесь, черти! Жизни от вас нет!» И тишина. Но не моя, могильная, тишина, а содержательно-увлекательная. Потому что девочки сейчас забрались под стол, накрытый скатертью до пола, и шепчутся: перемывают косточки дворовым мальчишкам, или рассказывают страшные сказки, или строят планы на завтра. Я хорошо себе это представляла и отчаянно завидовала, иногда — до слез. Хлюпала носом, меняла по ходу сценарий игры со своими куклами, они у меня становились
