— Через что? — спросила мама.
— Чэрэз штангу.
Мама поблагодарила за звонок, попрощалась, положила трубку. Развернулась ко мне:
— Ты не ходишь в бассейн?
— Не хожу.
— Почему?
— Потому что Вахтанг Ираклиевич заставляет меня делать упражнения со штангой.
— Ну и что?
— Разве не понятно? Штанга — это Жаботинский.
— Допустим. Но при чем тут… какие-то кальсоны?
— Штанга так же отвратительна, как кальсоны.
— Не вижу никакой связи. Где ты видела кальсоны? — строго спросила мама.
— У директора школы, например.
— У Давида Михайловича? — побледнела мама.
— Когда он садится, поддергивает брюки, и видно кальсоны, заправленные в носки. Так отвратительно! — Меня передернуло от брезгливости.
— Это все? — допытывалась мама. — Этим ограничивается твое знакомство с мужским нижним бельем?
— Вполне достаточно. Хуже кальсон только то, что находится под ними.
Последнее заявление вызвало у мамы смешок.
— Ты можешь не заниматься плаванием, — сказала мама. — Хотя я уверена, что очень пожалеешь. Но я очень тебя прошу следить за своей речью!
О том, что бросила плавание, я пожалела тысячу раз. И волейбол, которым стала заниматься, был слабым утешением.
Мои дети спортом по-настоящему не занимались. Что для мальчиков, конечно, плохо. А для их родителей — стыдно. Никиту недолго водили в секцию легкой атлетики, потом на водное поло. Начала страдать учеба. Час едем утром в школу, потом час добираемся до спортивной секции, потом час — до дома. Ребенок вваливался в квартиру едва живой, мама не краше. Какие тут домашние задания? Митя, памятуя о страданиях брата, решительно отказался от спорта. Заявил: «Мне насильственный спорт не нужен!» В Мексике он ходил в секцию восточных единоборств, получил какой-то первичный пояс и более заниматься не захотел. Митя, от природы сильный и мощный, мог накостылять любому без вскидывания рук и взбрыков ног. В Москве мы ограничились еженедельным, по субботам, семейным посещением спортзала и бассейна. «Мама плавает технично, — говорили дети. — Папа не технично, но гораздо быстрее».
Про свои детские комплексы и фобии сыновья мне никогда не рассказывали. Как боролись с ними, победили ли — не знаю. То ли к слову не приходилось, то ли до сих пор не избавились.
Одна знакомая мне как-то призналась, что больше всего боится, когда на природу выезжает, что ей в ухо заползет какая-нибудь букашка. В детстве, у бабушки в деревне, она спала только в платочке.
— Чем это страшнее укуса змеи, например? — удивилась я.
И потом рассказала, что есть такой медицинский термин — «таракан в ухе». В университете на военной кафедре нас учили на медсестер, поэтому знаю. «Таракан в ухе» фигурировал в билетах на экзамене. Нужно не ковырять пальцем, а пустить в ухо сильную струю воды — вымыть пришельца. Мои объяснения нисколько не притупили крепко въевшегося страха.
Образно говоря, если в детстве не вытащить таракана из уха, он поселится надолго.
ДРУЖБА И УЧЕБА
Мальчики дружат совершенно не так, как девочки.
Однажды мы были в гостях. Две хозяйские дочки и две маленькие гостьи играли в детской комнате. Час тишина, второй час из детской ни звука. Я стала ерзать на стуле, подумала: «Померли, что ли?»
Вслух спросила:
— Они там не заснули?
— Почему заснули? — удивились родители. — Просто играют.
Я пошла удостовериться. Действительно — спокойно играют с куклами, с детской мебелью и посудой. Тишь, гладь, божья благодать.
У нас по-другому. В аналогичной ситуации: у нас гости, сыновья с друзьями, соседскими мальчиками, изолированы в детской. Какое-то время тихо. Наверное, с конструкторами занимаются или железную дорогу собирают. Но потом начинается: шум, стрельба, вопли. Гости смотрят на нас с удивлением, потому что мы с Женей спокойно продолжаем беседу. А моя мама так же спокойно в своей комнате читает книгу. Гости нервничают: что у детей происходит?
— Обычная война, — пожимаю плечами.
— Можно посмотреть?
— Пожалуйста.
Мы заглядываем в комнату в момент, когда атака перешла в рукопашную. Бойцы вылезают из-под стола, выскакивают из платяного шкафа, спрыгивают со второго яруса кровати. На ковре в центре комнаты образуется вопящий клубок мальчишеских тел.
Перекрикивая шум схватки, одна из гостий восклицает:
— Они могут травмироваться!
— Естественно! — громко отвечаю. — Какая война без ранений? Эй, войско! Ну-ка встали все на ноги! Быстро! Никто не пострадал? Орите потише!
— «Орать потише», — ехидничает Женя. — Это ты здорово сказала.
— Пойдемте за стол? — приглашаю я друзей.
Супруги, у которых две дочки, когда мы вернулись к столу, переглянулись: как хорошо, что у нас девочки! Я их понимаю.
— И у вас часто такой бедлам?
— Всегда, когда приходят друзья Никиты и Мити. Это же мальчики. Мальчики! — обращаюсь я теперь к присутствующим мужчинам. — Вы просто себя забыли. Зона агрессии, — стучу себя по лбу.
— Чего-чего? — не понимают меня друзья.
Поясняю:
— Зона агрессии в мозге мужчин намного больше, чем в женском мозге. Можете себе представить человеческую историю наоборот: бесконечные войны, в которых армии женщин, а не мужчин? Бьются на поле брани, штурмуют крепости, плывут на хилых посудинах неведомо куда? Да нам, женщинам, это даром не нужно. А у вас — зона агрессии, — насмешливо кручу пальцем у виска. — Она-то и требует постоянного выхода энергии. Обуздать взрослого мужчину сложно, пацана обуздывать — вредно. Эта проклятая зона еще и за психическое здоровье отвечает. Хотя, конечно, иногда подмывает: вставить им кляпы в рот, спеленать как мумии, насладиться тишиной.
Родители девочек снова обменялись понимающими взглядами. Я их понимаю.
К вопросу о травмах. Когда я второй раз для хорошего роста волос решила остричь детей наголо («Эта стрижка называется «под Котовского», на обратном пути из парикмахерской, сыночки, я вам расскажу про легендарного героя Гражданской войны»), случилось массовое травмирование. Никита решил попробовать слезть с верхней (двухъярусной) кровати головой вперед и врезался в последнюю ступеньку. Над правым глазом у него расплылся синяк. Под левым глазом синяк он получил в результате плохого маневрирования: мчался в свою комнату, поскользнулся, припечатался к углу стола. Митя фингалы заработал не по своей вине. Прямо сказать — от родителей подарочки. Я сына не заметила, открывала дверцу тумбочки. Дверцу заело, Митя склонился, я рванула дверцу и заехала ему по лицу. Под правым глазом — синяк. Под левым — папа постарался. Утверждал, что, мол, Митька сам виноват. Они играли, боролись. Женя выставил кулак, Митя в пылу схватки на этот кулак и налетел.
Нарочно не придумаешь: у двух сыновей мордашки украшены фингалами. И еще мальчики лысые!
